— Первые несколько дней я вел себя как последний дурак — изорвал пару матрацев, ну и в том же духе. Меня завернули в мокрые простыни. Но на людей я не кидался, и никого не ушиб. Во всяком случае, не помню такого. — Его голос стал еле слышным. Он поднял голову и повысил голос: — Так или иначе, после этого я никогда не переступал черты, ни разу. Я не собирался давать им ни малейшего повода держать меня взаперти. Но все напрасно. А ведь они не имели на это права.
— И тогда вы перелезли через стену.
Он удивленно посмотрел на меня, вытаращив светлые глаза.
— Откуда вы узнали, что мы перелезли через стену?
Я не стал объяснять, что сказал наугад.
— Выходит, вы бежали не один, а?
Он не ответил. Глаза его подозрительно сузились, продолжая следить за выражением моего лица.
— Где другие, Карл?
— Не другие, а другой, — произнес он с запинкой. — Кто он — не имеет значения. Да вы все равно из газет узнаете.
— Совсем не обязательно. Такие вещи печатают только тогда, когда беглецы представляют социальную опасность.
Последнее слово повисло в тишине, приобретая различные смысловые оттенки: оно звучало то как вопрос, то как угроза, то как просьба. Карл Холлман смотрел в окно, за которым уже совсем рассвело. С улицы доносился шум первых машин. Он оглянулся на дверь, через которую пришел. Тело его было напряжено, на шее вздулись жилы. Лицо погрузилось в задумчивость.
Внезапно он резко вскочил, опрокинув стул, и в два прыжка очутился у двери. Я сурово сказал:
— Поднимите стул.
Он замер, держась за дверную ручку.
— Не приказывайте. Вы мне не начальник.
— Это совет, мой мальчик.
— Я не мальчик.
— Для меня мальчик. Мне сорок лет. А вам сколько?
— Не ваше... — Он замолчал, борясь с самим собой. — Двадцать четыре.
— В таком случае ведите себя соответственно возрасту. Поднимите стул, сядьте, и мы обсудим вашу проблему. Вы же не станете снова убегать.
— Не собираюсь. С самого начала не хотел. Просто... я должен вернуться домой и разобраться во всей этой путанице. Что со мной будет потом, — не имеет значения.
— А зря. Вы молоды. У вас есть жена, будущее.
— Милдред заслуживает лучшего мужа, чем я. Мое будущее — в прошлом.
Тем не менее он отошел от двери, за которой наступило ясное, но таившее в себе опасность утро, поднял стул и сел. Я примостился на кухонном столе, глядя на него сверху вниз. От напряжения он покрылся испариной. Капельки пота выступили на лице, на груди потемнела рубашка. Он сказал совсем по-мальчишески:
