— Еще бы, сэр! — воскликнул Брет с явной враждебностью.
— Давайте разберемся. Вы встретили эту Лоррейн Беркер в Сан-Франциско осенью 1944 года. Можете ли что-нибудь рассказать мне о ней? Как она выглядела?
— Голубоглазая брюнетка, очень красивая девушка. — Он говорил о ней в прошлом времени, как и доктор, подсознательно чувствуя, что так и надо делать. — Для брюнетки у нее была удивительно белая кожа.
— Вы запомнили ее такой, когда видели в последний раз?
— Не знаю. Я думаю об этом. — Он уловил в памяти проблеск лица Лоррейн, заспанного, со слезами на глазах в то утро, когда уезжал от нее. Корабль должен был сняться с якоря в восемь часов, а ему надо было выехать из гостиницы в пять, чтобы успеть добраться до Аламеды. Он поцеловал ее последний раз в губы, поцеловал глаза и грудь и оставил, видимо, в свадебной кровати. — Я на ней женился, не так ли? Перед тем как ушел на корабле? Это где-то зафиксировано?
Райт позволил себе подтвердить это.
— Где же она теперь?
— Вспоминайте сами, приятель.
Другое лицо в иной кровати (старая железная кровать с катушками, которую отец купил в Бостоне?) появилось на горизонте сознания, где-то в середине его памяти. Но это было лицо не Лоррейн. Правда, он не был в этом уверен. Смерть творит странные вещи с лицами людей.
— Она умерла? — прошептал он.
— Вы меня спрашиваете об этом? — Хищные глаза Райта испытующе смотрели на него из-под густых бровей.
— Я помню умершую женщину. На ней было черное шелковое платье.
— Это была ваша мать, — произнес Райт с раздражением. — Она умерла, когда вы были еще ребенком.
— Мое ощущение хронологии, кажется, несколько сдвинулось. — Этот толстомордый доктор, высокомерный и самодовольный, как всякий другой с золотыми нашивками командира на рукаве, не собирался ему помогать. Он сидел за своим письменным столом неподвижно, как Будда, и все важные секреты хранил в своей башке.
Вместо того чтобы дать правдивый ответ, Райт заставил его выслушивать свои рассуждения об элементарной метапсихологии.
— Время — относительное понятие, — говорил он. — Разум похож на часы с разными стрелками, каждая из которых ведет свой отсчет времени. Одна для минут и часов, другая — для времен года и лет, еще одна — для индивидуального биологического развития, следующая — для умственной жизни и так далее. Но на уровне мотиваций и эмоциональных реакций разум практически не имеет временных рамок. Последователи Фрейда вроде Клифтера утверждают, что часы заводятся всего один раз, в детстве, и их ход никогда не прерывается, если только человек не возвращается в прошлое и не переводит их сам. Думаю, что это — чрезмерно упрощенный взгляд, но в нем есть доля правды. По дороге сюда Клифтер сказал, что вы, возможно, отождествляете жену со своей матерью, хотя они умерли с разрывом в двадцать лет.
