Наступила пауза, но Морган уже догадывался, что последует дальше, и со страхом ожидал продолжения разговора.
– Вы что-то упоминали о золоте, которое Кинг нашел на своей плантации. Он не доложил об этом бразильским властям. Впрочем, это понятно. У правительства подлая привычка захватывать прииски и оставлять владельцу лишь жалкие крохи от их стоимости. Естественно, если власти пронюхают об этой находке, империя Кинга прекратит существование. Вы, конечно, знаете про золото, и поэтому он решил заставить вас замолчать.
Морган прижал глаза ладонями, рассчитывая хотя бы таким образом унять боль. Он пытался сосредоточиться на окружающем, чтобы найти выход из явной западни.
Хилые лучи солнца пробивались сквозь туман и густую листву. Когда Морган открыл глаза, первое, что он увидел, – это костер. Сердце его похолодело. Над костром склонился какой-то туземец с темными, свирепыми глазами. Его черные волосы были почти полностью выбриты от левого уха к правому. Через весь его торс спускалась вытатуированная анаконда, голова ее скрывалась в набедренной повязке из шкуры ягуара. В носу у туземца торчало украшение из кости, а в руках он держал поблескивающее мачете.
Морган в мгновение ока вскочил на ноги. Взглядом он судорожно искал спасшего его англичанина. Затем пришло на ум, что туземец убил своего компаньона и собирается сделать то же самое и с ним, причем наверняка отрежет ему голову, а затем высушит ее до размера кулака. Но это невозможно! Он только что говорил англичанину…
Туземец шагнул в его сторону, и Морган понял, что он вовсе не склонялся над костром. Просто он был мал ростом, очень мал… Чертов пигмей!
Протянув в приветствии руку, пигмей с улыбкой проговорил:
– Здравствуйте, мистер Кейн. Меня зовут Генри, дорогой мой. Генри Себастьян Лонгфелло… Эсквайр, разумеется. Очень рад с вами познакомиться.
1576 год. Джорджтаун, Британская Гвиана
Скорбящие шли мимо гроба. В гробу же в роскошном великолепии лежал покойный губернатор Британской Гвианы. Катафалк был покрыт тонкой черной материей и освещен восемью свечами в позолоченных подсвечниках. Одетые в черные ливреи слуги – индейцы карибских племен – стояли в карауле по обеим сторонам гроба.
Проходя мимо катафалка, скорбящие невольно обращали внимание на тонкую фигурку единственной дочери Честера Сент-Джеймса. Какой маленькой она казалась, какой одинокой, убитой горем и отчаянно пытающейся контролировать свои эмоции.
И вдруг девушка разрыдалась:
