Я к тебе уже не приду.
Никогда тебе не спою.
Оставайся в своем раю –
я останусь в своем аду.
Иногда лишь приснится сон:
позолота старинных книг,
за окошком – прибоя стон
и раскинувший крылья бриг.
Я бы мог за тобой пойти
в черный ад под вороний грай.
Только в рай не могу, прости,
потому что не верю в рай.
Наша жизнь – как проклятый круг
из предательств и суеты.
Иногда лишь приснится вдруг
все, о чем говорила ты.
Выбирай тут, не выбирай –
круг проклятый рванет назад.
Да и рай твой – лишь с виду рай,
а присмотришься – тот же ад.
Я к тебе уже не приду.
Не бывать нам с тобой вдвоем.
Я останусь в своем аду.
Оставайся и ты в своем.
Иногда лишь приснится сон…
Как ты там, за pубежом,
у стеклянных побеpежий,
где февpальский ветеp свежий
так и лезет на pожон?
Та ли пpежняя зима
в гоpодках, где даже тюpьмы
до того миниатюpны,
что уж лучше Колыма?
Ты в моем пpоходишь сне
мостовой чеpногpанитной
за новехонькой гpаницей
в новоpожденной стpане.
Взять нагpянуть невпопад
в гоpод вычуpный и тесный
под готически отвесный
пpибалтийский снегопад…
Ты откинешь капюшон,
на меня с улыбкой глядя.
Растолкуй мне, Бога pади:
кто из нас за pубежом?
Точно не твою судьбу, но чью-то
одарил Господь, попутал бес.
Краткое, свершившееся чудо.
Больше не предвидится чудес.
Говори что надо и не надо,
только о случившемся молчи.
В черном кофе кубик рафинада –
белый домик раствори в ночи.
Еще жива отзывчивая плоть.
Еще чудит, петляет колея.
Поистине всемилостив Господь,
когда щадит такую тварь, как я.
Самовлюбленный жадный упырек,
что я творил! И что я говорил!
А Он меня не только уберег –
Он мне с тобою встречу подарил.
Слова – достойны, речи – гладки,
и все не врубимся в одно:
что гений – это недостатки,
каких нам сроду не дано.
Дразня, круглятся, что орехи,
из безупречной шелухи
их гениальные огрехи
