– Хорошо, я постараюсь, но только ради тебя, мама, – наконец выдавил Гаррик и протянул графине бокал портвейна. – Ты оставила отца в столовой одного?
Мысль об этом доставила ему странное наслаждение.
Графиня отрицательно покачала головой:
– Он вышел раньше меня и уже успел куда-то уехать.
«Наверное, к своей новой любовнице», – пронеслось в голове Гаррика, но он ничего не сказал.
Какое-то время мать и сын сидели молча.
Первой нарушила молчание Элеонора.
– Как бы я хотела, чтобы между тобой и отцом наконец воцарился мир, – почти прошептала она.
– Боюсь, этого не будет никогда, – опустил голову Гаррик. – То, что он называет черным, мне кажется белым и наоборот.
– Знаю, – печально улыбнулась графиня, глядя в свой бокал. – Я так тосковала по тебе все эти годы, Гаррик! – Она внезапно посмотрела на него в упор: – Ты ведь несчастлив, да?
Гаррик тотчас вспомнил свою жизнь на острове. Он уехал на Барбадос, не в силах выносить неизвестность. Никто не знал, мертв Лайонел или все-таки в один прекрасный день он вернется домой живым и невредимым. Кроме того, Гаррик не хотел становиться наследником отца, который неоднократно недвусмысленно давал ему понять, что в исчезновении старшего сына винит прежде всего своего младшего сына.
– А что такое счастье, мама? – грустно улыбнулся он. – У каждого своя судьба, и от нее не убежишь.
К его немалому удивлению, графиня внезапно разрыдалась.
Он ни разу в жизни не видел мать плачущей, и это было столь неожиданно, что его словно парализовало. Опомнившись, Гаррик протянул ей свой носовой платок и, сев рядом, нежно обнял за плечи. Пребывая в полном замешательстве, не зная, что говорить и что делать, он только спросил:
– Мама, что с тобой?
Но она лишь безутешно качала головой, тщетно пытаясь справиться со слезами.
– Я так тосковала по тебе все эти годы… Вспоминала о тебе каждый день, мне было очень плохо без тебя… И все же, я знаю, ты не можешь жить в этом доме, и знаю почему… Я не виню тебя за то, что ты, едва повзрослев, сбежал от нас на далекий остров, отдав предпочтение сахарным плантациям… Ах, как ты был прав тогда! Этот дом никогда не был для тебя настоящим родным домом…
Гаррик в смущении еще крепче обнял мать, и она расплакалась у него на плече.
– Ты всегда была для меня самой лучшей матерью на свете, – растроганно прошептал Гаррик. – Тогда я убежал не из-за тебя, а из-за отца… Мы с ним никак не могли, да и теперь не можем найти общий язык.
Она подняла на него голубые, полные слез глаза, потом легонько коснулась его руки и тихо произнесла:
