Я слушал его и начал думать о том, что циклон во время гибели «Лисицы» должен быть одной из этих «живых» бурь. Но я не слишком волновался по этому поводу. Впрочем, вообще, никто не интересовался больше «Лисице и». Жены погибших моряков после исчезновения судна надели черные платья и креповые вуали, но довольно скоро бросили носить траур. Многие из них во второй раз вышли замуж; по-видимому, это для них ровно ничего не стоило. Так вот, с тех пор прошло уже много лет, сколько именно я не знаю, так как курение мешает воспринимать течение времени.
— Знаете, приверните-ка немного лампу; последняя трубка подгорела.
Он замолк, а я выправил фитиль. С циновок донеслось до нас тихое прерывистое стенание. Одну из лежащих женщин обуял любовный восторг, которую именно я не знал, так как он кончиком иглы взял опий, и я предпочел смотреть, как желтеет и вздувается над пламенем лампы опий.
Он продолжал свой рассказ, и, словно аккорды лютни, ему аккомпанировали сладострастные стенания.
— Да, все на свете забыли про «Лисиц у», и я в том числе. О ней не было, бог знает сколько времени, никаких известий! Известно было лишь про единственное и несомненное, впрочем, доказательство ее гибели: парусное судно встретило в океане разбитую доску, на которой еще можно было прочитать Лис и.., последних букв не было. Сомнения быть не могло. Надпись была хорошо известна.
Так вот, однажды, я решил отправиться в Китай, так как опий здешних аптекарей никуда не годится, и я хотел достать настоящего опия. Отправился я на большом крейсере; названия его я называть не хочу, так как на нем меня постигло несчастье. И в Индийском океане нас встретил циклон.
В Адене нас уже предупредили. О циклоне были получены известия по телеграфу. Но мы торопились и отправились, несмотря ни на что. Командир поручил мне вычислить кривую для вихря. Вы знаете, что это не хитрая штука. Я сделал наблюдения, привел в порядок цифры и на следующий день после отъезда, вечером, я передал бумагу капитану. После этого я вернулся в каюту и, запершись, начал курить.
Сначала все шло хорошо. Я курил до ночи.
Море волновалось все сильнее и сильнее. Но на моей циновке качка мне не мешала. Но когда настала ночь, я сейчас же почувствовал, что случилось что-то анормальное. Что именно я не знал. Но чувствовал приближение к нам чего-то неизвестного и сверхъестественного. В этот момент мне показалось, что опий изменил свой вкус. Мне казалось, что дым был так же подавлен и так же взволнован, как я. Между тем я еще курил, ночь стала непроглядно темной. Окошечка люка нельзя было различить.
