Она закатала рукава и уперлась локтями в стол. Сказать или промолчать? — Рада с тобой увидеться, Пирс.
— Спасибо, Либерти. Я тоже рад тебя видеть. Должен признаться, у тебя потрясающий вид.
Либерти, пожав плечами, потупилась, . Официант принес блюдо и налил пива в запотевший стакан.
— Наверное, упорный труд идет мне на пользу. — Либерти провела ногтем по стакану.
— Как дела, Либ? — Он старался встретиться с ней глазами, но она так и не подняла головы.
— Пишу статью для «Метрополитен». Тема: двоюродная сестра Ренсома, заправляющая киностудией, и его тетка, художница. Увлекательная работа! Я знала, что материал нелегкий, но не догадывалась, до какой степени.
Он ждал продолжения, но она вместо этого хлебнула пива.
Пирс последовал ее примеру, потом задумчиво сказал:
— «Метрополитен»? Высоко летаешь, Либ.
Она хотела огрызнуться, но удержалась и ответила только:
— До некоторой степени ты прав.
— Ну а где твоя былая ершистость? Десять лет назад ты не оставила бы от меня мокрого места, скажи я такое.
— С тех пор я стала добрее.
— Предлагаю за это выпить.
Они чокнулись и выпили.
— За кухонный столик в коттедже, помнишь? — Эбен снова поднял стакан.
— Право, тост за столик…
— А как насчет розовых кустов?
— Это — другое дело. — Они сдвинули стаканы. — За розы перед дверью, на которые ты любил мочиться.
Эбен ухмыльнулся:
— Согласись, это шло им только на пользу. Помнишь кружки, из которых мы с тобой пили?
Либерти помнила и кружки, и все остальное: засоры канализации после ливней, узкие дверные проемы, в которые Эбен с трудом пролезал, шаткие полы, подстраивавшие им ловушки в хмельные ночи, когда они часами не вставали из-за кухонного стола, чтобы предаться любви на рассвете. Помнила она и просторную кровать в колониальном стиле под пыльным бархатным пологом. Занимаясь любовью, Либерти беспрерывно чихала, но это не мешало удовольствию, то ли чих следовал за оргазмом, то ли наоборот… Она надевала на голое тело длинную желтую сорочку, которая так и осталась висеть там, в шкафу: она за ней не вернулась. Сорочка по-прежнему ждала, чтобы она надела ее снова.
Либерти стало невыносимо грустно, словно все годы, прошедшие с тех пор, были прожиты зря, и она решительно тряхнула головой. Пирс как раз вспоминал их полуночные пикники на речном берегу, когда она утомленно произнесла:
— Послушайте, доктор, все это очень трогательно, но…
— У тебя теперь своя жизнь: Либерти Адамс, малышка-репортер.
— У меня хорошая репутация…
