Вошла женщина лет пятидесяти в сопровождении двух братьев.
– Замолчи, горлан, здесь слышно только тебя.
– Приветствуй мать, – сказал торговец.
Бальтазар поклонился, как учил его Паппагалло, – с подскоком.
– Откуда ты приехал? – спросила мать.
– Из Дрездена, где я учил богословие в семинарии доктора Пеккерта.
– А прочему ты оттуда уехал?
Казалось, ее взгляд улавливал малейшее движение век мальчика.
– Из-за печатника, которого ректор Франкенберг хотел приговорить к сожжению на костре… Я помог ему бежать из семинарии, где он прятался.
Изумление отразилось на всех лицах.
– Сколько тебе лет? – спросила мать.
– Скоро пятнадцать, – отвечал Бальтазар.
– Значит, мой юный друг, – сказала женщина, наклоняясь к нему, – ты тот самый юноша, о котором рассказывал нам Валентин. Это ты похитил у привратника ключ от ворот. Как видишь, мы тебя уже знаем. Добро пожаловать в этот дом. А ты, горлан, собери-ка всех. Мы отпразднуем прибытие этого нового брата, как положено!
И в свою очередь она поцеловала Бальтазара троекратным поцелуем, потом распорядилась, чтобы его осла отвели в конюшню, вытерли его там соломой и поскребли чесалкой, пусть и он примет участие во всеобщем веселии, как вполне того заслужил.
Бальтазар Кобер, как выяснилось, попал в гости к плотникам. Некоторые из них принадлежали к тайному обществу вестников. Они были потомками тех святых отшельников, которых гражданское и военное правосудие под самыми бессмысленными предлогами удалило из общества и которым по этой причине пришлось скрываться в лесах, где они освоили искусство обработки дерева. Их называли разносчиками чумы, маврами, жидами, детоубийцами, ворами домашней птицы… Они же стали настоящими мастерами плотницкого дела, о чем вскорости стало известно монахам и архитекторам. В описываемую эпоху их уже уважали, хотя и продолжали бояться.
Собственно говоря, Бальтазар сумел проникнуть в таком юном возрасте в закрытый, но огромный мир вестников благодаря особой снисходительности, особо благоприятному для него стечению обстоятельств. Ученик начинал работать у мастера с девяти лет, а иногда и раньше. Но в ремесленное братство его могли принять только после долгих и терпеливо проводимых испытаний, и в большинстве случаев он в течение всей своей жизни даже не догадывался, что такое братство существует. Но Бальтазар очень понравился Паппагалло, общепризнанному вожаку этих «странствующих писцов», как они часто себя называли, и получил посвящение из его собственных рук и уст.
