Неожиданно Мартынов вспылил и вызвал своего приятеля-обидчика на дуэль.
Лермонтов и помыслить не мог, что предстоит смертельный поединок. Убивать Мартынова он не собирался; в подобных случаях принято было либо пойти на мировую, либо чисто формально разрядить пистолет в воздух. Мысли и замыслы Мартынова понять значительно трудней. Прямодушным этот человек никогда не был. Даже при своем недалеком уме он понимал, что Лермонтов — храбрый офицер — примет его вызов, но застрелить товарища ни при каких условиях не пожелает.
Безусловно, Мартышка страдал от шуток Мишеля, а также завидовал ему. Но ведь было очевидно, что убийца поэта будет проклят потомками. Хотя не исключено, что такая геростратова слава устраивала посредственного во всех отношениях — кроме честолюбия и самомнения — Мартынова. И все-таки очень правдоподобно, что Мартынова использовали как исполнителя негласного приговора. Слишком много влиятельных лиц желали смерти Лермонтова. Жандармское управление имело основания подозревать, что он распространяет в офицерской среде вольнодумство и неприятие существующего строя. Недаром же он, сосланный в действующую армию, писал:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, послушный им народ.
Быть может, за хребтом Кавказа
Укроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.
Нет, не укрылся. И здесь за ним негласно надзирали. И здесь его врагами были не только «хищные горцы», но и — страшней и опасней — скрытые под личиной приятельской смертельные недруги. Одним из них был, по-видимому, князь Васильчиков. Во всяком случае, он сделал все от него зависящее для того, чтобы дуэль состоялась, чтобы подло выстрелил Мартынов и чтобы подлинные обстоятельства убийства поэта были утаены, а убийца избежал наказания.
Дальнейшее происходило скорей всего так. Место дуэли выбрали не вполне по правилам: площадка оказалась неровной, и Лермонтов стоял выше Мартынова. По сигналу противники стали сходиться. Предельная дистанция — 10 шагов позволяла стрелять почти в упор. Лермонтов шел медленно, не поднимая пистолета. Мартынов был мрачен. Кто-то (Глебов?) считал: «Раз… Два…» До счета «три» следовало стрелять. Лермонтов подошел к барьеру. Кто-то (Столыпин? Васильчиков?) крикнул после слова «Три!», когда по правилам инцидент считался исчерпанным: «Стреляйте, или я разведу вас!»
Лермонтов поднял руку с пистолетом и выстрелил в воздух. От отдачи он отклонился назад. Мартынов сделал один или два шага к нему, прицелился и поразил противника наповал. Убедившись, что он мертв, Мартынов тотчас уехал. Потрясенные Глебов и Столыпин только теперь поняли, что совершили глупость (не говоря уж о нарушении дуэльного кодекса), не позаботились о докторе и карете.
