– Отпусти, – тихо приказала она, и Хохол опустил руки, отошел от двери.
Марина спустилась вниз, где в гостиной маялся неизвестностью Лысый, сорокапятилетний мужик в спортивном костюме и белых кроссовках, наголо выбритый, с широченной золотой цепью на шее и массивной печаткой на среднем пальце правой руки. Вскочив из кресла при ее появлении, он опустил в пол глаза и пробормотал:
– День добрый, Марина Викторовна, звали?
– Звала, – кивнула она, садясь и внимательно глядя на него. – Давай по душам пообщаемся, Лысый. Расскажи-ка мне, будь так добр, как вышло, что ты ослушался моего приказа? Неужели ты не знаешь, что за этим последует? – Марина говорила тихим голосом, глядя прямо в глаза покрывшегося мелкими бисеринками пота Лысого.
– Ка-ка-кого приказа? – в ужасе пробормотал он, вытирая лоб татуированной рукой.
– А ты вспомни, – проникновенно посоветовала она, не сводя с него взгляда. – Я не настолько часто пользовалась твоими услугами, ведь так? Это было один раз, всего один раз – и ты так прокололся. Помнишь, как вам троим – тебе, Вятскому и Груздю – я велела убить двоих людей? Это было в доме Мастифа, помнишь? И теперь я узнаю, что один из этих людей жив. Как мне понимать это, Лысый? И что мне делать с тобой?
– Марина Викторовна, гадом буду – все чисто сделали, мы ж проверили, ништяк все было! – поклялся Лысый, заметно побледнев.
Марине стало ясно: ничего они не проверили, взяли слишком много водяры, нарезались еще до того, как приступить, а потому такая мелочь, как контрольный выстрел в голову, ускользнула из их поля зрения. Все просто, как пряник – Денис был только ранен, ему удалось выбраться из могилы и улизнуть, вот и вся недолга.
– Что ты замолчал? Так интересно рассказывал, – Коваль затянулась, медленно отняла руку от губ, разглядывая тлеющий кончик сигареты. – Продолжай, будь добр. Значит, проверили, говоришь?
Лысый молчал, прекрасно понимая, что сейчас каждое слово выйдет боком. Разумеется, он помнил тот день в подробностях – это был первый приказ, отданный не Мастифом, а вот этой молодой красивой сучкой, что появилась в жизни старика. Они с пацанами тогда еще раздумывали – подчиниться или послать ее куда подальше, однако приехавший Розан в двух словах объяснил, что будет, если они откажутся. Подчиняться девке все трое не хотели, но Серега намекнул, что это глупо. Мол, не сегодня-завтра все может поменяться, и тогда неповиновение может сыграть плохую шутку.
Набрав водки, они погрузили пленников в замызганную «Ниву» Вятского и вывезли на пустырь за поселком, чтобы не тащиться далеко. По дороге больше молчали, жалея Боцмана, которого хорошо знали. А тот как почувствовал, промычал разбитым ртом:
