Все это выглядело примерно так, если представить, что вагоны наполнили битым стеклом и бетономешалками, а по пути случилась дорожная катастрофа и парочка южноамериканских революций. Я снова двинулся по проходу, невольно прислушиваясь. Собственно говоря, мне ничего другого не оставалось, так как пение было еще громче аккомпанемента.
* * *
Изошел без нас слезами.
Слезы те — святая кровь.
Да, да, да! Наш меч — любовь!
* * *
Вопли «да!» оглушили меня полностью, и я снова застыл в проходе. В тексте ощущалась рука Фестуса Лемминга. Очевидно, он был не только блестящим проповедником, но и поэтом. Немногие могли овладеть двумя такими профессиями без посторонней помощи.
Я понемногу расслабился и пошевелил ногой, думая, что кульминация позади. Но они продолжили свое жуткое пение, какого, вероятно, не слышали с тех пор, когда Атлантида погрузилась в океан.
* * *
Мы с грехом и злом любым
Вступим в бой и победим!
С триумфом нашим грех падет.
Смотри! Князь Мира к нам идет!
* * *
Следовало признать, что эти люди были своего рода гениями. Они умудрились превратить доброго, мягкого и всепрощающего человека в какое-то кошмарное пугало. «Иисус Христос с вами разделается, если вы не будете остерегаться!» Собравшиеся в церкви благонамеренные граждане начали внушать мне страх.
Мне стало не по себе, в чем не стыжусь признаться, и я быстро двинулся по проходу. Я хотел поскорее сбежать отсюда не только потому, что толпа фанатиков могла разом спятить и наброситься на меня, но и из-за насыщенной эмоциями атмосферы, словно порождающей призраков, которые хватают вас за ноги.
Я не прошел еще и половины пути, когда вновь застыл как вкопанный. Мне казалось, что хоть на сей раз пытка окончена. Но я снова ошибся. Они возопили, словно быки в Испании, призывающие своих коров в Аргентине, ускоряя темп до заключительной строки:
* * *
Христиане, в бой пойдем.
И врага мы разобьем!
Крест целуем мы — текла
Кровь с него Христова.
Божьи лемминги, к делам
Божьим мы готовы!
* * *
— Господи Иисусе! Не-е-е-е-ет! Это и впрямь походило на мычание испанского быка. Только бык тут был ни при чем…
Я не знал, что мне делать, покуда уже не сделал нечто необычное и отнюдь не лучшее в подобных обстоятельствах.
Определенно не следует сгибаться вдвое, словно при остром приступе аппендицита во время операции геморроя, одной рукой обхватив голову в попытке зажать уши, а другой вцепившись в зад собственных брюк.
Почему я сделал последнее? Я так и знал, что кто-нибудь меня об этом спросит. Но ответа у меня нет.
