— Говори, какое у тебя ко мне дело.
Глаза Сириллы казались огромными на ее утонченном личике. Неожиданно она метнулась с дивана и опустилась на колени у его ног.
— Раньше я не понимала, — тихо промолвила она, — как вы страдали все эти девять лет. Герцог напрягся.
— Кто тебе рассказал?
— Я вышла из комнаты вашей матушки и случайно услышала разговор двух дам, — ответила она. — Та, которая была постарше, рассказывала, как сильно вы… любили и как… трагично закончилась ваша любовь. О монсеньер, я так хорошо вас понимаю!
— Что ты понимаешь?
— Что вы женились только для того, чтобы доставить удовольствие вашей матушке, что вы посвятили себя служению вашему идеалу и что вы пошли на это только ради спокойствия матери. — Герцог молчал, и через несколько мгновений Сирилла продолжила:
— Я всегда знала, что во всех ваших действиях и помыслах вами будет руководить благородство. Именно такую всепоглощающую любовь я и ожидала увидеть в вас.
Герцог недоверчиво уставился на нее.
— Ваша любовь так же чиста и жертвенна, как любовь трубадуров, подобно вам, навсегда посвятивших себя служению даме, которую они боготворили до последнего дня, — подняв на него глаза, сказала Сирилла. — Теперь я знаю, что тогда произошло, — тихо добавила она:
— Обещаю, что не доставлю вам никаких неприятностей, я буду помогать вам, и никто ни о чем не догадается.
— О чем не догадается?
— Ваша любовь — это священное чувство, которое не может быть предметом обсуждения для посторонних, — объяснила Сирилла, — и все, о чем мы с вами договоримся, тоже останется тайной. И хотя я… по закону… являюсь вашей женой, я с уважением отнесусь к вашему решению избрать… этот путь и буду как можно меньше… докучать вам.
По-видимому, впервые в жизни герцог был настолько ошарашен, что не нашелся, как ответить.
От него не укрылось ни восхищение — или скорее восторженное поклонение, — отразившееся в глазах Сириллы, ни благоговейный трепет, прозвучавший в ее голосе, как будто она говорила о некой святыне.
Как, спрашивал себя герцог, как ему объяснить этому ребенку, что он отнюдь не посвятил себя служению великому идеалу, что события прошлого в действительности превратили его в циника?
Сделав над собой усилие, он спросил:
— Ты хочешь сказать мне, будто считаешь, что мне не следует относиться к тебе как к жене?
— Я знаю, что, женившись на мне, вы выполнили долг перед своей матушкой, — ответила Сирилла, — но мне также известно, что вам пришлось идти против того, к чему призывал вас внутренний… голос, и, если вы… поцелуете меня, вы будете чувствовать… будто предали любовь, живущую в вашем сердце. — Смущенно отвернувшись, она добавила:
