— Девять лет назад, — задумчиво, как бы разговаривая с самим собой, промолвил он.
— Мне тогда было девять лет, — сказала Сирилла. — Я навсегда запомнила, как вы выглядели… что вы… своим видом вдохновляли других.
— Это был всего лишь спектакль.
Наступила пауза. Наконец Сирилла проговорила:
— Можно я скажу вам… кое о чем, монсеньер, раз мы… одни?
— Да, конечно, — ответил герцог. — До настоящей минуты у нас не было возможности поговорить.
— Я не знала… я только недавно поняла, что вы… чувствовали.
Герцог был озадачен. Он не мог представить, чтобы его мать рассказала этой девочке, каковы его намерения в отношении своей жены и их семейной жизни, о чем он ясно дал понять герцогине вчера вечером, когда она принялась рассуждать так, будто он проживет в замке какое-то время.
— Я подчинился твоим желаниям, мама, — жестко сказал он. — Я отказался от своей свободы только потому, что ты меня об этом попросила. Я приложу все усилия, чтобы дать тебе внуков, о которых ты так страстно мечтаешь. Но на этом моя миссия заканчивается! — Помолчав, он добавил:
— Мы с тобой заключили сделку, и с моей стороны не будет никаких нарушений взятых на себя обязательств.
— Что ты имеешь в виду, Аристид? — спросила герцогиня.
— Я имею в виду, что в мои намерения входит уехать в Париж и оставаться там.
— И как долго? — прерывающимся голосом промолвила она.
— Столько, сколько мне захочется, — ответил герцог. — Моя жена может жить здесь, ты имеешь возможность наслаждаться ее обществом, но я не допущу, чтобы она каким-то образом вмешивалась в мою жизнь. Я настаиваю, чтобы наше с ней общение ограничилось теми рамками, которые установлю я.
— Но. — Аристид! — вскрикнула герцогиня.
— Вопрос исчерпан, мама, — перебил ее герцог. — Ни твои уговоры, ни твои действия не заставят меня передумать. Одной ночи будет достаточно, чтобы претворить твои сокровенные мечты в жизнь. А после этого тебе придется оставить меня в покое.
Он знал, что его слова жестоко ранят ее сердце. Но ведь он боролся за свою независимость, пытаясь освободиться от мягких пут, которыми герцогиня надеялась привязать его к дому.
Наступило молчание, и герцог догадался, что мать старается справиться с душившими ее слезами. Он повернулся к двери.
— Спокойной ночи, мама, — проговорил он и быстро вышел, не дав ей возможности сказать хоть слово.
А теперь, напомнил он себе, ему следует довести свои намерения до сведения жены, однако он не мог решить, с чего начать. Чувствуя, что ему не так-то легко это сделать, он резко бросил:
