– Отвечай, почему затеял драку.
Отвечать было трудно: слезы скребли горло и вертелись в уголках глаз. Максим прошептал:
– Потому что он всегда лезет. И болтик отобрал.
– Почему ты не мог сказать учительнице или мне? Из-за какого-то паршивого болтика бросился избивать товарища!
Ну как ей объяснить? Из-за болтика! Как рассказать про Таню, про то, как она уходила из парка? Про борьбу со страхом, про отчаяние? Как?!
– У меня просто лопнуло терпенье… – с трудом сказал Максим.
– Что-о? – тихо протянула Римма Васильевна и часто задышала. – Ах, терпенье… А у меня? У меня оно железное, чтобы выносить ваши ежедневные фокусы? А?! Отвечай!
И она с размаху припечатала свою ладонь к лаковой крышке стола.
Пластина подскочила и дзенькнула.
Этот металлический звук словно толкнул Максимкину память. С таким же звоном сталкивались медные тарелки… Дзенн! И светлый чубчик у маленького музыканта вставал торчком. Дзенн! И ослепительно вспыхивали на тарелках отблески прожекторов. А трубы вели упругую и боевую мелодию марша. Чуть-чуть печальную, но сильную и смелую.
И эта мелодия, вспомнившись, тихо зазвучала в Максиме. И, слыша ее, он стал распрямляться.
Конечно, и до этого он стоял прямо. Но теперь он выше стал держать голову, плечи расправил, перестал суетливо дергать складочки на штанах, спокойно опустил руки. А главное – он распрямился в душе. Словно маленький, но смелый и дружный оркестр стоял сейчас у него за спиной. И слезы начали отступать.
Почему надо бояться, если не виноват? Почему надо плакать, если не боишься? За что на него кричат? За то, что первый раз он победил страх?
– Лучше бы этого Транзина спросили, зачем он приставал, – сказал Максим.
– Ты меня не учи! И не Транзин, а ты собирался вступать в пионеры.
Значит, пока он был трусом, никто не возражал: ни вожатая, ни одноклассники, ни шефы из шестого класса. А сегодня, когда он впервые вел себя как человек, – в пионеры нельзя?
– Я и сейчас собираюсь, – сказал Максим.
– Да? – язвительно спросила Римма Васильевна.
– Да, – упрямо сказал Максим. – На отрядном сборе у шефов уже проголосовали.
– Ну-ну! Ты думаешь, они станут тебя принимать, если я расскажу о твоем поведении? – с усмешкой откликнулась Римма Васильевна.
– Я тоже расскажу, – тихо, но уже бесстрашно сказал Максим. – Я правду расскажу.
– Ты… ты хочешь сказать, что я буду говорить неправду?
Максим не отвел взгляда. Его глаза привыкли, и теперь он видел лицо вожатой. Он смотрел прямо в зрачки Риммы Васильевны.
