Разливая кофе, она старательно отворачивала от Саймона ту сторону носа, на которой сидел прыщ.
— Кстати, малышка, ты можешь начинать собирать вещи, — сказал он, щедро намазывая рогалик маслом.
— Что, твоя мама приезжает погостить?
— Нет. — Он покачал головой, почему-то очень ласково глядя на Гэрриет. — Просто я думаю, что нам с тобой пора разбегаться.
Гэрриет застыла от неожиданности, кровь отлила у нее от лица.
— Но почему? Неужели из-за того, что я разбила твоего далматинца, выпустила воду из ванны и забыла про твой костюм? Или это из-за мусаки? Так прости меня, впредь я постараюсь быть внимательнее.
— Дело не в этом, крошка, — сказал он, намазывая на рогалик толстый слой джема. — Просто все хорошее когда-нибудь кончается. Тебе нужно жить, набираться опыта с другими мужчинами.
— Но мне не нужны другие мужчины. Мне нужен только один.
Саймон молча пожал плечами.
— К-когда я тебя увижу? — Ее начало трясти.
— Неужели ты не понимаешь, что ты меня только мучаешь? — тихо сказал он.
Гэрриет опустилась на стул.
— Мои рубашки! — Он торопливо выхватил из-под нее рубашки, выглаженные ею накануне.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Скажи, что я сделала не так?
— Ради Бога, Гэрриет, ты все делала так.
Это дурной сон, стучало у нее в висках, — сон, не явь. Счастье, как мартовский ноздреватый снег, стремительно таяло вокруг нее.
— Тогда почему мы больше не можем быть вместе?
— Но, малышка, всему свой срок. Ты чертовски славная девочка, и мы с тобой хорошо повеселились. По-моему, я откупорил тебя очень нежненько, твой следующий парень будет от тебя в восторге, но согласись, нам обоим пора двигаться дальше.
— Но… — Она запнулась. — Я люблю тебя.
Саймон вздохнул.
— Это твои проблемы, малышка. Я ведь ни слова не говорил тебе о любви и не обещал, что все это продлится вечно.
На ее лице появилось жалкое, несчастное выражение.
— Я не верю тебе, — прошептала она.
Разговор, вопреки расчетам Саймона, складывался не очень легко, точнее, совсем не складывался. Черт возьми, и почему все женщины вечно норовят вцепиться в одного мужчину? Он молчал и сосредоточенно обгрызал кожу вокруг ногтя. Гэрриет вдруг показалось, что он уменьшился в размерах, словно усох, и смотрит на нее затравленным зверем. Она облизнула пересохшие губы.
— У тебя теперь будет другая, да?
— Разумеется, будет другая, — буркнул он. Недовольство собой придало ему жестокости. — Борзая возвращается. Я получил от нее письмо.
— Значит, она возвращается… и меня можно выгнать на улицу, как надоевшую собаку, да?
