— Я понимаю, что не заслуживаю прощения, — глухо пробормотала она, — но поверь, мне очень стыдно. Просто не представляю, что на меня нашло. Ты, конечно, никогда меня не простишь… и я тебя не виню, только… — Она всхлипнула. — Прости меня. Боб, больше мне ничего не нужно…
— Элламария, я люблю тебя.
Она подняла голову.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что люблю тебя, Элламария.
В следующее мгновение она очутилась в его объятиях.
— О, Боб! — вскричала она. — Я тоже тебя люблю!
Боже, как я тебя люблю! Прости меня за все, что я тебе наговорила. В меня словно какой-то бес вселился. О, Боб!
Никогда не оставляй меня! Умоляю тебя!
Прижав ее к себе, он гладил ее мягкие волосы и подрагивающие плечи.
— Ну все, успокойся, родная, не плачь, прошу тебя.
Элламария подняла к нему заплаканные глаза, и Боб улыбнулся.
— Ну и видок у тебя, — сказал он, насмешливо качая головой и проводя пальцем по узким светлым полоскам, оставшимся от слез на ее щеках. Взяв Элламарию за руку, он подвел ее к трюмо, усадил и принялся вытирать ее лицо салфетками, которые тут же смачивал холодным косметическим молочком. Время от времени он целовал ее или смеялся, когда она досадливо вскрикивала из-за очередного неловкого движения. Покончив с гримом, Боб помог ей встать и раздел ее.
— Надеюсь, ты захватила с собой вечернее платье?
Элламария кивнула и указала на платье, которое висело на крючке, прибитом к двери.
Боб снял платье с плечиков и помог Элламарии в него облачиться. Затем застегнул сзади молнию.
— Туфли?
— Вон там.
Снова усадив актрису в кресло, он снял с нее грубые башмаки Марии, заменив их на изящные туфельки.
Элламария протянула руку и погладила его по щеке; в ее взгляде читалась нескрываемая нежность.
— Я не стою тебя. Боб.
— Нет, родная, это я тебя не стою, — возразил он. — Это я во всем виноват. Я должен был сам обо всем догадаться. Тебе было так трудно, а я вел себя как последний эгоист. А тут еще и премьера подоспела, Рождество на носу, да и с родителями ты так давно не виделась. Даже представить невозможно, сколько тебе довелось пережить. Мне страшно жаль, что я всего этого раньше не понял. И жаль, что я так ничего и не сказал жене. Но я непременно ей все расскажу, родная. Обещаю, вот увидишь.
— О, Боб, теперь это вовсе не обязательно! — вскричала Элламария, обвивая его шею руками. — Главное для меня — быть с тобой, хотя бы иногда. Я не должна была, не имела права так давить на тебя. Я побуждала тебя совершить шаг, противоестественный для твоей натуры. Теперь я это поняла. Ты просто по доброте душевной не хочешь причинять боль своей жене, и я это понимаю. И люблю тебя за то, что ты такой.
