Сейчас она уже не могла вспомнить, почему вдруг заговорила с той женщиной. Они шутили, смеялись. Когда Дженнин собралась уходить и уже встала, то вдруг поняла, что здорово перебрала. Весело хихикая, она упала на диван. Женщина, тоже смеясь, спросила, не может ли помочь.
Дженнин смутно помнила, как женщина помогала ей подняться по лестнице, нашептывая по дороге ласковые слова и убеждая, что в таком состоянии нельзя ехать домой.
Дженнин не протестовала; она позволила женщине раздеть себя и уложить в постель. Дженнин даже не представляла, сколько раз женщина поцеловала ее, прежде чем она осознала, что происходит. И противиться не стала. Мягкие губы целовали ее, нежные руки ласкали тело, отгоняя прочь тоску и одиночество.
Дженнин испытывала только тепло и ласку, а еще — совершенно удивительные и неведомые ощущения. А потом… она и сама стала ласкать и гладить женщину, сначала робко и неумело, а затем смелее и смелее.
Внезапно, приподняв голову, Дженнин увидела незнакомого мужчину, который, стоя у кровати со стаканом в руке, разглядывал их, улыбаясь уголком рта. Тогда Дженнин еще не знала, что это был Мэттью Бордели, в те годы еще третьеразрядный актер. Женщина, которую она держала в объятиях, не только не смутилась, но была даже рада его появлению. Она пригласила его остаться и понаблюдать, что Мэттью и сделал. Дженнин сама не могла понять, что на нее нашло, но она, не смущаясь, предалась «этому бесстыдству» (так назвали бы случившееся ее родители) прямо у него на глазах. А Мэттью Бордели уселся в кресло и, неспешно потягивая виски, не отрываясь наблюдал за обнаженными женскими телами, сливавшимися в самых немыслимых позах.
С тех пор прошло больше года, прежде чем Дженнин снова встретилась с Мэттью. Они узнали друг друга, но в первое время никак не могли вспомнить, где и как познакомились.
Дженнин с такой решимостью заставила себя забыть ту вечеринку, что никогда больше о ней не вспоминала. Уж слишком велик был стыд, который она испытывала.
Первым вспомнил об этом Мэттью, однако Дженнин все категорически отрицала: нет, он ее с кем-то спутал'.
Что за чушь, ведь она уже два месяца была его любовницей. Не могла же лесбиянка вести себя в постели с ним так, как она? Но Мэттью упорствовал и стоял на своем, пока наконец Дженнин не призналась. Мэттью посмеялся над ее унижением, пообещав никому не рассказывать. Он отнесся к ее старым грешкам снисходительно, будучи сам весьма раскрепощенным в подобных делах.
