Столько людей, и у всех лица — чужие… Даже в монастырях, где он останавливался на ночь, где видел привычный быт, лица у монахов были чужие — одни глаза и рты, как у тех… у тех, что являлись в его старых жутких снах, кончившихся свистом камней у виска. Часть его существа жаждала покоя знакомой обители, тихих трудов на аптекарском огороде с травами, которые, конечно же, ни у кого не будут расти так хорошо, как росли у него. Раза два он чуть было не повернул назад. Но впереди ждал Лондон, ждал Роэр, позвавший его, чтобы пришел и помог сбыться необыкновенной мечте. И это заставляло его идти день за днем вперед.
Из-за хромоты он шел медленно, дважды был вынужден сутки лежать, чтобы дать отдых ноге, и только накануне Святого Варфоломея, на исходе августа, достиг, наконец, Лондонского моста.
Глаза у него покраснели, его всего покрывала пыль, хромую ногу он растер до крови ремешками сандалия, а дорога из Винчестера, всегда казавшаяся ему рекой, вдруг забурлила, как в половодье. Группа всадников оттеснила Ловела к стене, и он стоял там какое-то время, наблюдая за двигавшейся мимо толпой и собираясь с силами, чтобы опять в нее втиснуться. Купцы следовали с вереницами навьюченных лошадей, селяне несли на базар продукты, был погонщик со стадом мычавших, уставших, — подумалось Ловелу, — сбитых с толку, как сам он, — волов, от влажных морд которых тянулась слюна; был ры царь — в кожаной, испещренной ржавыми пятнами от нашитых железных колец броне, был пилигрим — в широкополой шляпе, украшенной раковинами (верный знак, что ходил узреть мощи Святого Иакова Компостельского), была крохотная сморщенная старушка в паланкине, укрепленном меж двух лошадей, с приехавшими верхом слугами, которые расчищали для госпожи дорогу, были нищие, ремесленники, оруженосцы, стремившиеся в Лондон и из Лондона по узкому деревянному мосту.
Да, но не стоять же день — солнце уже клонилось к горизонту, а еще надо отыскать Смитфилд… Ловел набрал побольше воздуха, сжал посох и опять окунулся в бурлившую толпу.
Вскоре он уже был на мосту, его шаги, смешавшись с шагами всего множества людей и животных, гулко отдавались на деревянном настиле, мост под ногами пел, будто арфа, голосу которой вторил шум большой реки внизу. Он миновал часовенку на мосту и опустил свой пенни в иссохшую руку монаха-бенедиктинца, отвечавшего за дорожный сбор. Наконец Довел достиг противоположного берега, где толпа редела, растекалась по разным улицам.
