Счет был закончен. «Как в аптеке!» — сказала мать, победоносно и кокетливо прихлопнув стопку рукой. Лейтенант встал, выпятил грудь, козырнул, сказал: «Желаю здравствовать», — и осанисто пошел к выходу. Саша — за ним, чтобы отворить ему.
— А вы не знаете, — спросил Саша, — с тем аферистом выяснили что-нибудь?
— С каким аферистом?
— Что купил облигацию.
— Мне эти факты неизвестны, — сказал лейтенант. — Имел поручение доставить сумму. Желаю здравствовать.
Саша вернулся в комнату. Мать все стояла над деньгами, она их делила на две кучки.
— Ты мне столько не клади, не возьму, — сказал Саша. — Мне таких подарков не нужно.
— Ох, Сашок, — сказала мать. — Если бы ты немножко, ну немножечко помирился с Геней…
Но Саша не может помириться, это выше его сил. По обрывкам разговоров он догадывается, что Геннадий поступил заведующим в какой-то автопарк, что с матерью у него то лад, то опять расстройство — мать ходит заплаканная… Саша существует самостоятельно, выделяя матери немного из каждой получки; а она ему стирает и починяет белье… Его повысили в разряде и поставили бригадиром. Он кончает вечернюю школу. Дела много.
Небесный купол бледнеет, блеск его смягчается (эту неделю бригада работает во второй смене). Солнце уходит, на прощанье ненадолго разлив вдоль горизонта огненные, сказочные реки. Над угасшими реками виснет звезда, а поодаль проступает тонкий, почти прозрачный месяц, он не светит, он совсем как осколок стекла в бледном небе. Делается холодно, надо надевать куртки. Постепенно все кругом становится одного серебристо-пепельного цвета — небо и земля; тогда сразу, заставив рабочих зажмуриться на миг, вспыхивают над постройкой тысячеваттные лампы. Работа заканчивается при электрическом свете. И начинает казаться, что вокруг постройки ночь, и месяц делает эту ночь еще черней…
К концу смены за строителями приходят автобусы, но некоторые ребята не хотят ехать и идут в город пешком. По мере того как они удаляются от освещенной постройки по темной трассе, ночь светлеет, месяц выступает ярче, становятся видны рельсы, проложенные вдоль трассы, и колебание травинок под ветерком. Большой, в точках огней, плотной массой лежит в отдалении город, и над ним светлая дымка. Саша идет, разговаривает с товарищами, смеется, как и они, неумело отражает лукавые Клавины шутки, но ему неспокойно от месяца, от тихого движения трав, от чего-то, что он не может назвать и объяснить. Должно быть, было бы хорошо, если бы кто-то ждал его сейчас, обрадовался его приходу, вышел навстречу… Чтобы из этой вздыхающей, прозрачной темноты протянулись руки… Но, может быть, это что-то другое, потому что когда Клава берет его под руку, то ему только стыдно перед ребятами, а больше ничего…
