Курц посмотрел на свою голубую рубашку в клетку – свою единственную рубашку. Проклятие.
Полицейские в форме провели его по многочисленным коридорам со стенами, выкрашенными зеленой краской, мимо постов охраны, вниз на первый этаж, где у него сняли отпечатки пальцев, а затем его снова обыскали и сфотографировали на цифровой аппарат.
Курцу была хорошо знакома эта процедура. Бюрократическая машина работает медленно, поэтому обвинение ему предъявят не раньше чем завтра вечером. Курц покачал головой: Хатэуэй не мог говорить серьезно про убийство при отягчающих обстоятельствах. После того как ему предъявят обвинение, – хотя, черт побери, неясно, в чем именно его могут обвинить, – Курц внесет залог и выйдет на свободу до предварительного слушания дела.
– Чему ты улыбаешься, подонок? – спросил полицейский, пытающийся выбросить кипу окровавленных полотенец, при этом не запачкав кровью свои руки.
Курц постарался придать своему лицу нормальное выражение. Его развеселила мысль о залоге. В настоящий момент все, что было у него на этом свете, заключалось в тоненькой пачке банкнот – меньше двадцати долларов. Арлена изрядно истощила его запасы, закупая компьютеры и остальной офисный хлам. Нет, ему придется посидеть – сначала здесь, в камере предварительного заключения в здании суда, затем в тюрьме округа Эри – до тех пор, пока кто-нибудь из прокуратуры не обратит внимание на то, что на самом деле никакого дела против него нет, а Хатэуэй просто втирает очки.
Что ж, рассудил Курц, ему не привыкать сидеть и ждать.
– Ты меня понял, мой мальчик? – в четвертый раз спросил Бандана Малькольм Кибунт. – Завтра ему будет предъявлено обвинение, после чего он переселится в тюрьму округа, в общее отделение. Его переведут или завтра вечером, или послезавтра утром.
– Я в-все понял, – заикаясь, промолвил Бандан, начиная клевать носом.
Его взгляд становился все более мутным, но Малькольм пришел к выводу, что Бандан еще достаточно вменяем.
– Хорошо, – сказал Малькольм, похлопав наркомана по голове в красной банданке.
– Знаешь, я только н-никак не могу понять, и я как раз хотел у тебя спросить, – продолжая клевать носом, Бандан прищурился, пытаясь сосредоточить взгляд. – Слушай, Малькольм, чего это ты к старости стал таким щедрым, мать твою? Ты меня понимаешь? С чего это ты отдаешь все десять штук «Мечети» мне и моим ребятам за то, что мы пришьем этого белого ублюдка? Ты слышишь, что я говорю?
Малькольм разжал руку.
