Тишина.
Сушко толкнула дверь. Та распахнулась легко, без всякого сопротивления. Сушко почувствовала, что не может дышать. Ноги подкашивались, словно были сделаны из ваты.
– Анастасия Геннадиевна! – попыталась позвать Виктория, но из горла вырывался только слабый хрип.
Девушка осмотрела кабинет, в страхе ожидая увидеть растерзанное, окровавленное тело Колбасовой. Но тела не было. В комнате было пусто.
– Она, наверное, пошла за мной, – решила Сушко, бросаясь назад, в коридор.
Холодный укол разума остановил ее.
«Если бы она пошла мне навстречу, я бы ее встретила», – подумала Виктория.
Она вошла в кабинет, внимательно осмотрелась и вскрикнула. На полу лежала черная лаковая туфелька на невысоком каблуке. Она завалилась набок, выставив свою слегка потертую подошву.
– Она ушла не по своей воле, – громко сказала Виктория, не боясь, что ее кто-то может услышать. – Ее увели. И убили!
Вместо страха ею начала овладевать острая, неконтролируемая ярость.
Сушко осталась последним живым человеком на биостанции. Все ее друзья, все те люди, с которыми она провела бок о бок несколько лет жизни, были убиты, в том числе и человек, в которого она была так отчаянно влюблена.
«Хорошо, что Юрий ушел, – подумала Виктория, – это спасло ему жизнь».
Не таясь, не боясь и больше не пытаясь идти бесшумно, Сушко спустилась на первый этаж, вошла в кухню и взяла самый большой и острый тесак из тех, которые лежали на осиротевшем столе Иванова.
– Я тебя найду, – спокойно сказала Виктория, – и отомщу за всех тех, кого ты подло убил.
Девушка засунула тесак за пояс и вышла в коридор.
– Ты меня ищешь? – громко крикнула она, пытаясь обуздать клокочущий внутри нее гнев. – Я иду!
Сушко больше никого и ничего не боялась.
Бадмаев вышел, махнув на прощание рукой Еве и Рязанцеву. Несколько секунд Ершова и полковник молчали, глядя на горящие ветви и слушая, как трещат поленья. Им было тепло. Клонило в сон.
– Что там могло случиться, на биостанции, как ты думаешь? – спросила девушка, потерев ладонями слипающиеся глаза.
– Все, что угодно, – сказал Владимир Евгеньевич, – когда на кону стоят такие деньги, может произойти абсолютно все. Живое яйцо барионикса – это нечто невероятное.
– Ты думаешь, его уже похитили? – спросила Ершова.
– Очень может быть, – серьезно ответил ей полковник, – иначе я не могу объяснить, почему Бадмаеву не отвечали по рации. Видимо, там суматоха. Главное, чтобы при этом никого не убили.
– Вот мне непонятно, – сказала Ева, лежащая на нагретом теплом от костра каменном полу в позе восточной одалиски, – как похититель, если предположить, что яйцо таки украли, унесет его из биостанции? Он же непременно его застудит.
