– Пересчитай, – усмехнулся амбал.
– Верю. – Плешивый сунул сверток в карман штормовки. – Трогай, – буркнул он и захлопнул дверцу.
– Господи, – лихорадочно шептал сидевший в деревянном туалете мужчина, – помоги. Спаси, Господи!
– Зажигайте, – прикурив, кивнул амбал.
– Да погоди, – остановил его здоровяк. – Ошмонайте все, чердак просмотрите. У него пушнины всегда много было. Да и жратву не забудьте. А если самопал найдете, вообще благодать! – хохотнул он.
– Вона как, – вздохнув, пробормотал седобородый старик. – А тя, значится, не заметили? – покосился он на молодую русоволосую женщину.
– Заметил один, – вздохнула она, – стрелял. Я побежала и в какую-то яму свалилась. Там искали двое или трое.
– Надобно те, милка, уезжать, – вздохнул старик. – В милицию, как я понял, ты обращаться не пожелаешь. Оно и верно, счас время не такое, чтоб, значится, в милицию идти. Провожу я тя до Маркова. Там и вертолеты часто бывают, и даже самолет раз в неделю летает. Оттель и улетишь. Только помалкивай об этом деле-то. А то ведь здеся людишки ой как часто пропадают. На тя вроде как и подумать не могут, но, один хрен, тут те оставаться не в жилу, нельзя, в общем.
– Хорошо, что я увидела…
– Забудь, те сказано! – крикнул старик. – И никому ни слова. Ну а уж как доберешься до своей Москвы, сама думай, как быть. Хотя и там у вас эти самые оборотни в погонах имеются. А уж тут…
– Но наверняка и у вас здесь, – перебила женщина, – большинство честных…
– Ага! – усмехнулся старик. – То-то и находят подснежников по весне в сопках и в тундре. И почему-то те, кто в тундру не суется для охоты, в мехах ходят и постоянно на курорты разные ездят. А кто пасет олешек али охотится, ничё не мают. Меха, можно сказать, караванами уходят. И рога оленьи тоже. А уж за те места, где золотишко есть, и говорить неохота, там вообще власти нет. Даже прокурор и тот не медведь! – Он засмеялся. – Хотя…
– Такие дела творятся, а вы, Семен Федорович, веселитесь, – упрекнула женщина.
– Так ежели завсегда помнить, что хреново на белом свете жить, – вздохнул старик, – то и вообще жить не стоит. А мне в петлю башку совать охоты нет. Лет, конечно, уж шестьдесят, как ни верти, но силенка пока имеется, и подаяния не прошу, и в обиду себя не дам. А ежели уж беспредел начнется, я погутарю с ими с переводчиком… – Он кивнул на висевший на стене пятизарядный карабин. – У него и подружка имеется, и жалится смертельно. – Старик взял двустволку двенадцатого калибра. – За просто так меня никто не скушает. И медведь на зуб пробовал, и росомаха в горло пыталась вцепиться, и с волками разбирался ножом, так что не дам себя в обиду. А вот ты, Маша… я когда тя приметил, очень даже удивился: это ж надо – такую фифочку тут увидать. И занесла же тя нелегкая. И не боишься одна тут путешествовать? Ружьишком своим, могет, зайца испугаешь. Стрельнуть-то смогешь, али так, для собственного утешения носишь с собой?
