Бывал и представитель КГБ. Один раз заходил ко мне, представился (фамилию не помню), а вот к ответственному секретарю Резниченко заходил каждый месяц и беседовал подолгу. Но опять-таки — ничего видимого.
Р. этот — типичный комсомольский работник. То ли он хороший был работник, то ли плохой; то ли честный, то ли не совсем; то ли я его помню, то ли забыл — право, не знаю. Это и знать, и помнить неинтересно.
Публикация Солженицына.
Если бы я не имел в виду публиковать «Доктора Живаго», запретного Домбровского, Платонова, Набокова, Бунина, а Солженицына — прежде всего, я и на «Новый мир» не пошел бы. И уже сам факт назначения меня на этот пост я расценивал как уступку власть предержащих этой тенденции, поскольку я ее не только не скрывал, но и подчеркивал: это моя цель.
Другое дело, что кто-то имел в виду найти со мной «общий язык». Я, действительно, довольно просто уступаю. До определенного предела. Но мне-то этот «общий» не был нужен, тем более что шел я на два-два с половиной года и должен был сделать за этот срок побольше.
С чего было начинать? Решил — с Нобелевской речи Александра Исаевича. Она всему миру известна, и прятать ее от совлюдей? Глупость же!
Поставили в № 11, набрали. Начали тиражировать.
Звонок (домой) от директора издательства (Ю.Ф. Ефремов).
— Мне «Речь» печатать запретили. Анонс о ней на обложке — тоже. А вы как хотите. Ваше решение меня не касается. Вы человек независимый. Что хотите, то и делайте.
— Кто вам запретил?
— Кто вообще запрещает?
— Но вы же часть тиража уже напечатали? Значит, эту часть под нож? Убыток? (Говорили позже — 11000 экз.)
— Ваше ли это дело — считать мои убытки? Я — не печатаю. А вы, человек независимый, как хотите, так и поступайте. Решайте, печатайте в другой типографии.
Действительно, было, что решать: остановить выпуск журнала или смириться с тем, что «Речь» снята, продолжать выпуск журнала в надежде на будущее? Два варианта. И дело вот еще в чем: будущее, на которое надеешься, — оно близкое или далекое?
Я был у тогдашнего зав. отделом культуры ЦК поэта Юрия Воронова. Очень болезненный, очень милый человек. Страстный рыбак, других страстей не замечал. Но знаю историю с рыболовецкой флотилией «Слава». Он дал в «Комсомольской правде» (будучи ее главным редактором) такую публикацию, что затем 14 лет отсидел в ссылке — в ГДР (собственным корреспондентом «Правды»). Перенес он и ленинградскую блокаду. Сколько пережито, а — нынче? Идешь к нему и знаешь — результата не будет никакого. Милый разговор — и только.
