Она была уверена, что Мэри Кнепп и все остальные с нетерпением ждут, что она уйдет со сцены осмеянной. За кулисами они, конечно, уловили, как замер зал при ее появлении. Они забыли об одном. Да, еще совсем недавно она была апельсинной девушкой, но теперь она — самое прелестное создание из всех, когда-либо украшавших сцену, а в этом изысканном платье она может соперничать с любой из дам, сидящих в ложах.
Она исполняла роль в своем неповторимом стиле, делая упор не на трагизм, как сперва предполагалось, а на комизм положения принцессы. И от этого роль принцессы только выиграла.
Она с удовольствием играла сцены с Карлом Хартом. Он был очень красив в этой роли испанского авантюриста, и она произносила текст своей роли со страстью. Когда он пытался ее соблазнить, а она сопротивлялась, то делала это с очаровательным сожалением, не предполагавшимся в роли. Это вызвало одно-два непристойных замечания тех зрителей из партера, кто проявлял особый интерес к личной жизни актеров и актрис.
— Ну, Нелли! — выкрикнул один из остроумцев. — Не отказывай ему. Прошлой ночью ты ведь уступила, почему же днем не соглашаешься?
У Нелл был порыв подойти к краю сцены и объяснить, что она отказала такому красавцу против своей воли, ей бы и в голову это не пришло. И все претензии за это зритель в партере должен адресовать великому драматургу Драйдену.
Но глаза Кортеса пристально смотрели на нее. «Мой бесценный Кортес-Карл, — думала Нелл, — он живет в пьесе; для него перипетии сценических принцев реальнее, чем публика партера…»
— Мы красоту в любви в союзники зовем, — говорил он в это время.
Она улыбнулась ему и отвечала:
— Заморские странны приемы, чтоб возжигать любви огонь в нас;
У нас подвластны женщины природе, искусству же — у вас.
Никто не обратил особого внимания на небольшую паузу. В таких репликах по поводу актеров и их личной жизни не было ничего необычного, и представление шло своим чередом до той последней сцены, когда Алмерия (Энн Маршалл) вынула кинжал и из любви к Кортесу приготовилась заколоть Сайдарию.
Из партера раздались крики ужаса, предупреждающие: «Нелли, берегись! Эта потаскуха собирается заколоть тебя».
Нелл покачнулась, прижала к груди губку с кровью, которую она прятала в руке, и сжала ее; она уже вот-вот должна была упасть, когда Кортес подхватил ее. Весь театр вздохнул с облегчением, и этот вздох сказал Нелл главное, что она хотела знать, — то, что она успешно справилась со своей первой большой ролью.
