Ложка, которую женщина старалась держать дальше от своего чистого, нарядного фартука, конечно, была наполнена лекарством и приводила в ужас больную. Как ни уговаривала ее женщина, как ни гладила ласково по голове свободною рукой, больная не уступала.
— Не могу ничего сделать, Габриель, — сказала наконец Лен, повернувшись к той части комнаты, которую Лиана не могла видеть, — ты должен поддержать ей голову… Ей во что бы то ни стало нужно уснуть, дитя мое.
Бледный мальчик, «козел отпущения» Лео, по дошел ближе и осторожно попробовал просунуть руку между подушкой и лицом больной. При этом движении больная с ужасом подняла голову, и Лиана увидала худенькое, бледное, но вместе с тем прекрасное лицо женщины. Лиану до глубины души поразил выразительный взгляд необыкновенно больших глаз, с таким нежным упреком и мольбою смотревших на мальчика. Мальчик отступил на шаг и опустил руки.
— Нет, нет, я ничего не сделаю тебе! — сказал он, и в его нежном голосе звучало горе и сострадание. — Не могу, Лен, ей больно!.. Лучше я усыплю ее песнями.
— В таком случае ты можешь петь до утра, — возразила Лен. — Когда ей так нехорошо, как сегодня, песнями не усыпишь ее, ведь это ты сам знаешь.
Она пожала плечами, но не имела духу принуждать Габриеля помочь ей. Какое мягкое сердце билось в груди у этой, по-видимому, грубой женщины, с резкими чертами лица, которая казалась такою угрюмою и неприступною во время представления ее новой госпоже!
Лиана отворила дверь, находившуюся между двух окон, и вошла в комнату. Ключница испуганно вскрикнула и чуть не пролила лекарства.
— Подержите больную, — сказала Лиана, я дам ей лекарство.
Внезапное появление стройной молодой женщины в белой одежде с аристократическими манерами, положительно парализовало больную — она, не шевелясь, а только пристально глядя в наклонившееся над нею миловидное лицо молодой женщины, беспрекословно приняла лекарство.
— Вот лекарство и принято, мой милый, сказала Лиана и положила ложку на стол. — Ей не причинили боли, и теперь она заснет.
Лиана нежно погладила темную головку Габриеля.
— Ты, верно, очень любишь ее?
— Она моя мать, — с неизъяснимою нежностью ответил мальчик.
— Это бедные люди, баронесса, очень бедные, вмешалась ключница грубым и сухим голосом.
Ни в голосе, ни в лице ее не было и тени той нежности и сочувствия, которыми несколько минут назад дышало все ее существо.
— Бедные? — переспросила молодая женщина и невольно указала на блестящие браслеты на руках, на дорогие ожерелья на груди больной, которая до сих пор не отводила своих восторженных глаз от Лианы.
