Арсентий Павлович Правдюк был человек сверхосторожный и не любил рисковать. «Пока наши наберут, да пока сверстают, да налепят ошибок столько, что не переедешь… засядем до утра со своим набором… Берем шпег!» — говорил он обычно после долгого обсуждения этого вопроса в кругу своих заместителей и дежурных по номеру. Осторожность Правдюка простиралась, впрочем, до того, что он заставлял своих корректоров и всю дежурную группу вычитывать оттиски с этих самых цинковых пластин, то есть получалось — с чужой готовой газеты. И был случай, когда в полосе газеты «Сельская жизнь», у которой брали в очередной раз цинк и чей тираж уже вовсю печатался внизу, в типографии, сам Правдюк нашел довольно неприятную ошибку. То ли кто-то из членов политбюро был назван всего лишь кандидатом, то ли, наоборот, кандидат преждевременно произведен в члены политбюро. Что было делать? Из цельной пластины строчку не вытащишь, верстальщики ходили вокруг талера, на котором лежала полоса со шпегом, чесали затылки, но трогать не решались. И тогда Арсентий Павлович сам пошел в цех, очертил шилом злополучное место с ошибкой, положил цинк на край стола так, что нехороший абзац оказался как бы на весу, и лично выпилил его из пластины специальной ножовкой. Пока он пилил, весь цех сбежался — линотипистки, верстальщики, стереотиперы, даже печатники поднялись из своего цоколя — посмотреть, как он будет это делать. Пилил Правдюк примерно полчаса, и, когда закончил и посмотрел продырявленную пластину на просвет, типографские даже захлопали. Потом тот же текст, но уже без ошибки набрали на своем линотипе и вставили в образовавшееся окошко. Шрифт, конечно, отличался, и тот, кто понимает, легко мог заметить: что-то тут не то… Но это уже было неважно, важно — что без ошибки. А отсутствие ошибок Правдюк считал в газете самым главным.
Наутро эту историю со смехом рассказывали на планерке в «Южном комсомольце» и сделали коллективное заключение, что Правдюку, видно, больше заниматься нечем, кроме как ошибки лобзиком выпиливать — ха-ха-ха!
Отношение журналистов молодежи к коллегам из взрослой газеты, которую на официальных журналистских мероприятиях почему-то принято было называть «старшая сестра», особым почтением не отличалось, скорее — снисходительностью, хотя сотрудники «Советского Юга» были не кто иные, как постаревшие сотрудники «Южного комсомольца», в разное время перешедшие из одной редакции в другую по возрасту. Областная партийная газета «Советский Юг» занимала в Газетном доме самый удобный третий этаж. Здесь царила почти больничная тишина, а сотрудники тихо сидели по своим кабинетам-кельям, обрабатывая статьи партийных руководителей и письма рядовых коммунистов. Это было очень строгое, официозное издание, про которое сам Правдюк говорил: «Мы — газета, застегнутая на все пуговицы». Редкий посетитель, такой же тихий и солидный, как сами сотрудники «Советского Юга», заглядывал сюда и бесследно исчезал за какой-нибудь из многочисленных дверей, выкрашенных, как в больнице, в белый, с легкой голубизной цвет.
