- Да, старый капитан Джеми - он что надо был.
- Еще бы! Сейчас где такие?
Бедная Луиза Мэй Кэплон Уэмплер! - устричный хор, как видно, воспоет тебе хвалу в другой раз.
Я поднялся, чтобы уйти, но тут те две собаки, которые оказали честь покойной миссис Уэмплер, приковыляли к скамейке для фланеров. Дог прямиком двинул к капитану Осборну в надежде, что тот ему почешет за ушами. Сеттер, у которого уши обвисли, а язык все так же болтался, следовал за дамой след в след, пыхтя, и вновь попробовал утолить страсть, на этот раз зайдя сбоку.
- Пошел вон! - зашипел кто-то из стариков. - Так не делают.
- Хм, - промямлил другой. - Нет, ты посмотри! Что тебе маяк на Седер-пойнт - то высунет, то не видно. Вали отсюда!
- Брось, чего привязался, - попенял ему капитан Осборн, усмехаясь. - Подрастет скоро, научится, если машиной не сшибут. Как хочет, так пусть и дерет.
- Ой, ну балда!
- Дает, во так дает! Ха! Двигай, ну! Капитан Осборн даже немножко помог сеттеру, пододвинул ногой куда надо и придержал, чтобы его старания были вознаграждены. Сеттер, пристроившись, вовсю принялся за работу; капитан ласково трепал даму за уши, устрицы посмеивались.
Я посмеивался вместе с ними и охотно понаблюдал бы еще, но было уже почти четверть двенадцатого. Всю дорогу по Поплар-стрит к приемной Марвина Роуза я тихо улыбался, стоило вспомнить собачий коитус и происходившее у меня в спальне на день рождения, когда мне стукнуло семнадцать. А за моей спиной устрицы деловито переваривали Кембридж:
- Ничего себе!
- Вот это да!
- Ох ты, чтоб его!
XIII. ЗЕРКАЛО, В КОЕМ ЖИЗНЬ
Мать умерла, когда мне было семь лет, и поэтому я оказался предоставлен бессистемным заботам отца, а также сменявших друг друга горничных и экономок. Отец вечно беспокоился о моем благополучии и правильном воспитании, только выходило так, что много внимания уделять мне он не мог или не хотел. Что до горничных с экономками, одним я нравился, другим не очень, но у всех были свои заботы, а у отца массу времени отнимала служба, так что по большей части я рос совсем один.
При всем том почти никогда я не походил на плохих мальчишек. Держался тихо, но был общителен, чувств своих не выдавал, однако ни от кого и не прятался, энергии, когда требовалось, проявлял сколько надо, хотя редко случалось чем-нибудь загораться. Не скажу, чтобы мне многое запрещали, нужды не было. От природы я всегда был склонен соблюдать принятые правила - таким и остался, - так что в своих желаниях нечасто переступал границы дозволенного. И поскольку волноваться по моему поводу отцу почти не приходилось, он не очень-то интересовался, что у меня да как.
