Крабрак завелся. Он оставил спинку стула в покое, сел и принагнулся над своим пустым столом, вертя в руках черную линейку. Его глаза сверкали.
— Нет, так дела не делаются, Сайрус. Вы, вероятно, не понимаете, что попали в очень трудное положение. И с календарями и со всем прочим…
— С каким прочим? — пролепетал я.
— Вы прекрасно знаете, с каким, Сайрус. Вам не помогут пустые вопросы. Что вы, например, скажете про таблички для гроба?
Этого я никак не ожидал! У меня просто челюсть отвисла. В минуты трезвых раздумий мне бывало ясно, что Крабрак знает о календарях. Я подозревал, что ему известно про мухлевку с записями в почтовой книге, и меня даже удивляло, что он до сих пор еще не заговорил об этом. Я был уверен, что ему случалось видеть наши издевательские Граббери-представления и что в такие минуты он терял дар речи — только это избавляло нас от неприятной беседы. Но таблички?! Я мог бы поклясться, что про таблички ему ничего не известно.
А история с табличками была, пожалуй, даже серьезней, чем календарная. Я спрятал две таблички в коробку с саванами. Неувязка с ними приключилась летом, когда Крабрак был в отпуске. Граббери поручил мне заказать табличку для гроба методистского священника, и я, думая о чем-то своем, написал на заказе граверу имя священника и по-латыни — «Да покоится в мире», так что методист при жизни стал у меня после смерти католиком. А с новой табличкой я к похоронам не успел. По счастью, Граббери и родственники покойника не заметили, что хоронят безымянный гроб, ну а мне не оставалось ничего другого, как спрятать обе таблички в подвале конторы. Меня потом не раз мучило тревожное подозрение, что я совершил смертный грех… Но как, спрашивается, исхитрился пронюхать про таблички Крабрак?
— А вам придется что-нибудь об этом сказать, Сайрус. Думается, что без удовлетворительного разъяснения мы просто не сможем вас отпустить. Просто не сможем, Сайрус.
Я не понял, знает ли он, где спрятаны таблички. Возможно, ему было известно, только что гроб священника так и остался безымянным. Мне после похорон еще долго мерещилась жуткая картина эксгумации трупа. А сейчас я подумал, что, когда он меня отпустит, надо будет обязательно заглянуть в подвал и сунуть таблички под джемпер.
— Я готов извиниться, если из-за меня случилась какая-нибудь неловкость.
— Извиниться? Вы говорите — извиниться? — Крабрак возмущенно фыркнул и разразился одной из своих напыщенных тирад. — Извиниться, Сайрус, легче всего, а мы хотели бы услышать, как вы намерены исправить положение. Ведь я по вашей милости буду выглядеть круглым идиотом, если родственники покойного узнают об этой истории. А если узнает советник Граббери? (Ага, значит, он укрывает меня от Граббери, на мгновение приободрившись, решил я.) Думается, что вы слишком часто валяете дурака, Сайрус. Здесь у нас не цирк, а похоронная контора!
