Глава девятая
ПРАЗДНИК В БЕСТУДИ. ДЖИГИТОВКА
ГУЛЬ-ГУЛЬ ПОХИЩЕНА
Дедушка-наиб решил хорошенько отпраздновать день своего примирения со сватом.
В кованых железом сундуках у дедушки-наиба хранилось много золотых туманов, он славился своим богатством и своими табунами далеко за пределами аула.
В джуму вечером в гости к наибу собралось столько народу, что всех едва удалось усадить в просторной сакле бека-Мешедзе. Не надо и говорить, что самыми почетными гостями были мы с дедушкой Магометом. Моих дедушек с детства связывала самая трогательная дружба, и обоих тяготила их многолетняя распря. Теперь бек-Мешедзе был счастлив оказать гостеприимство Хаджи-Магомету. Усадив его на почетном месте на груде подушек, крытых коврами, наиб сам подавал гостю бузу, сам готовил душистый кальян, подчеркивая особое отношение знаками уважения и почтительности.
Когда я вошла в саклю об руку с моей милой Гуль-Гуль, там было так накурено ароматическими травками, что в первую минуту ничего нельзя было рассмотреть в благоуханном тумане.
Когда глаза мало-помалу привыкли к окружающему, прежде всего я увидела старых, бородатых горцев с неподвижно суровыми лицами, в праздничных бешметах, сидящих на подушках, раскуривая кальяны.
— Моя внучка, дочь покойного бека-Израэла, русская княжна! — представил дедушка-наиб.
И мне показалось, что в его могучем голосе звучали новые нотки — нежности и гордости.
Старые беки и алимы одобрительно заулыбались. Очевидно, желая доставить дедушке удовольствие, они хвалили мою наружность, мой ум, о котором просто не успели составить какого-либо представления. Но я была тщеславна, и, при всей нелепости льстивых похвал, они радовали меня.
После роскошного ужина, во время которого пел, перебирая струны чонгури, певец-сказочник, дедушка предложил своим гостям выйти на просторный двор, окружавший саклю, где странствующий фокусник готовился к представлению. Нукеры вынесли из сакли подушки и ковры, выставили ковши с бузою. Старейшие из дедушкиных гостей уселись на подушки, скрестив, по восточному обычаю ноги, а молодежь поместилась поодаль, почтительно стоя в присутствии старших. Девушки, прикрывшись чадрами, пугливо жались друг к другу. Женщин не было видно: женщины у лезгин не имеют права показываться в мужском обществе. Они облепили кровлю сакли и оттуда казались в своих плотных чадрах то ли неподвижными изваяниями, то ли пестрыми привидениями… Гуль-Гуль на правах девушки-подростка не надела тяжелого покрывала, опустив на лицо лишь легкую и прозрачную белую кисею, сквозь которую двумя огненными точками сверкали ее черные глаза.
