– Ты рассердилась. – Едва заметная улыбка заиграла на лице Джеда. – Ни разу еще не видел, чтобы ты выходила из себя. Хм… интересно.
– Я не рассердилась. Какое мне дело до того, что один болван разгуливает по белу свету, словно по своему поместью, в то время как за ним ведут настоящую охоту! – Исабель вскочила. – И перестань ухмыляться. – Она чуть не бегом прошла на другую сторону палубы. Руки ее все еще дрожали, когда она взялась за поручни. Конечно, это всего лишь гнев. Гнев, а не страх за его жизнь заставил ее сердце сжаться.
Джед прошел следом за ней, но она не хотела смотреть на него:
– Уходи.
– Почему? Меня очень воодушевила твоя реакция. А тебе известно мое любопытство.
– Нечего меня препарировать. Я не лягушка.
– А разве не наступил мой черед? Ты сегодня расспрашивала меня сколько хотела, и я отвечал на твои вопросы. А что удалось узнать мне? Что ты любишь пиццу и терпеть не можешь артишоки. – Голос его оставался негромким, интонации приобрели бархатистый оттенок. – Давай поговорим, Исабель. Каким образом я смогу узнать тебя в твоем новом качестве, если ты не доверяешь мне, не позволяешь даже щелочку приоткрыть в своей душе. Как мне понять, с кем я имею дело?
Боже, ей необходимо поговорить с ним, позволить переполнявшему ее потоку слов хлынуть сквозь закрытые шлюзы. Она так устала от одиночества. Губы ее приоткрылись… но она вовремя спохватилась.
– Позже, дрожащим голосом ответила она. – Когда мы доберемся до цели нашего путешествия.
Исабель видела, как Джед отпрянул, словно от удара хлыстом, и сразу насупился. И голос его тотчас стад едким и резким:
– Я устал от этой игры в кошки-мышки. Неужто такая большая разница, когда ты мне все расскажешь: сегодня или завтра?
Она продолжала молчать.
– Нет? Это означает, что я должен знать свое место, не так ли? – развернувшись, Джед пошел прочь от нее.
Глубоко вздохнув, она закрыла глаза. Джед обиделся. Она нанесла удар по его самолюбию. Его слова об опасности, что следует за ним по пятам, вывели ее из состояния равновесия, и она не смогла правильно построить разговор, чтобы не задеть его. Раньше ей и в голову не приходило, что она способна задеть или обидеть Джеда. Но она слишком хорошо знала, какой болезненной может быть душевная рана, чтобы не различить эту боль в голосе другого человека. И еще Исабель понимала, насколько несправедлива к нему. Но страх и осторожность так глубоко въелись в душу, что ей непросто было выдавить из себя хотя бы слово о том, что она привыкла хранить за семью печатями. И она не могла открыться ему сразу.
