Незадолго до восемнадцатилетия Аманды Тедди попала в беду. Ей было почти двадцать лет, когда это случилось. Несчастья можно было бы избежать, если бы не влияние посторонних…
Это должно было случиться.
Черт возьми! Ну почему они не успели прийти ни к какому решению до того, как родители узнали обо всем!
Погрузившись в старые воспоминания, Аманда не заметила, как перестала танцевать.
Она вдруг вспомнила долгий и тяжелый разговор, который, казалось, давно погребен временем.
Ее сестра Элеонора подслушивала аргументы Аманды, листая цветной глянцевый журнал.
Аромат вишневого сада исходил от потрескивавших в камине дров; дождь стучал по окну библиотеки, мягкий свет старинной настольной лампы падал на темный стол.
Эхо страсти звучало в голосе Аманды, когда она настаивала на своем решении ехать в Нью-Йорк после окончания учебы:
— Я должна танцевать профессионально. Мне необходимо учиться дальше, но здесь это просто невозможно.
Холод и лед явственно звучали в голосе матери, когда она объясняла, насколько дико для семьи Чарльзов то, что Аманда решила стать танцовщицей. Таким же тоном она говорила с дочерьми, когда они докучали ей своими детскими вопросами.
Маленький ротик Элеоноры скривился в кривую ехидную улыбочку:
— О, мама. Пусть она идет. Потом ей же будет хуже. Она хочет забеременеть, как Теодора.
Наступила тишина — как будто никого нет на несколько миль вокруг. Ее родители сидели как восковые фигуры, затем раздался ее собственный ломающийся крик:
— Откуда ты знаешь?
— Ты сука!
А потом, о Боже! Что было потом!
* * *
Аманда стряхнула с себя воспоминания как наваждение, испытывая физическое облегчение от возвращения к действительности. Взяв полотенце, она стерла холодный пот, выступивший у нее на лбу.
— Дерьмо, — прошептала она исступленно. — Дерьмо, какое все дерьмо.
Этих воспоминаний вполне хватило, чтобы окончательно испортить ее день. Она была так подавлена всем случившимся, что ей в самый раз было бы прихватить несколько часов сна, а вместо этого, растревожив память, она обеспечила себе бессонницу.
Тристана буквально распирало от ярости, когда он наконец смог выйти из здания главного управления полиции Рено. Плюхнувшись на сидение рядом с Джо Кэшем, он что есть силы захлопнул дверцу.
— Поехали в кабаре, Джо, — скомандовал он приглушенно. Затем его раздражение все же прорвалось наружу, и он буквально прокричал:
— Будь я проклят, если нам удастся кого-нибудь там застать. Собачья жизнь у полицейского, и везде одно и то же, — восстановив дыхание, он пробурчал себе под нос:
