— Тысяча пятьсот футов, — пробормотал едва слышно слуга.
Венера обернулась. Он тащился в нескольких ярдах позади нее, с рассеянно-озадаченным выражением лица.
— Что ты сказал? — прошипела она.
— Тот корабль на картине… в тысячу пятьсот футов длиной, — сказал он извиняющимся тоном.
— Откуда ты знаешь? Отвечай!
— По следам инверсии, мэм.
Она несколько секунд неотрывно смотрела на него. Он был молод, конечно, и его скуластое лицо казалось бы вполне невинным, если бы не обветренные щеки и нос. Прядь темных волос вороновым крылом спадала на лоб, глаза обрамляла тонкая сеточка морщинок, характерных для постоянно щурящихся летчиков.
Либо хитрец каких мало, либо полный идиот.
Или же, с неохотой допустила Венера, и впрямь не имеет понятия, что она встречалась с кем-то в дамской комнате, и даже не представляет, что такая леди, как она, владеет некоей секретной информацией. В таком случае фотографии для него всего лишь фотографии.
— Покажи мне. — Она выхватила два снимка неведомого чудовища и вручила ему.
Теперь он засомневался.
— Ну, я не знаю…
— Объясни, как ты пришел к такому выводу! Он указал на первую фотографию.
— Посмотрите, вот здесь поблизости проходит байк. Это — стандартный «Грей-сорок пять». Движется с оптимальной скоростью, а она у них сто двадцать пять узлов. Обратили внимание на форму следа? Такая, с завихрениями, бывает только при оптимальном горении. Проходит он рядом с доками, поэтому… — Слуга перешел ко второй фотографии. — …если док действительно такого размера, как он выглядит, получается, что байк прошел примерно шестьсот ярдов. Это означает, что второй снимок был сделан приблизительно через две секунды после первого.
Теперь посмотрите на следы инверсии вокруг большого судна. Других байков, кроме сорок пятых, я на этой фотографии не вижу. Итак, если мы предположим, что вон те вдалеке тоже сорок пятые, и что они идут на оптимальной скорости, тогда эти, следы которых просматриваются на фоне большого корабля, прошли после первой фотографии немного меньше половины его длины. Следовательно, его длина чуть больше тысячи двухсот футов.
— Мать Вирги… — Венера уставилась на картину, потом на слугу. И лишь теперь заметила, что на нескольких пальцах срезаны подушечки — обморожение?
Она забрала фотографии.
— Ты — пилот.
— Да, мэм.
— Тогда что ты делаешь здесь? Почему работаешь телохранителем?
— Летая на байках, карьеры не сделаешь, — ответил он, пожав плечами.
Дальше шли молча. Венера обдумывала случившееся. Когда они достигли широких гремящих галерей станции канатной дороги, она резко кивнула:
