– Это и есть то, что вы назвали предварительным интервью... – негромко произнес, чуть подавшись вперед, Аничкин и зачем-то добавил: – Профессор?
Сидящий за пультом человек в белом халате медленно снова повернулся в своем крутящемся кресле лицом к аудитории.
– Во-первых, можете не шептать, здесь полная звукоизоляция. Во-вторых, никакой я не профессор. И не доктор, как меня в одном известном отделе тоже иной раз любят обозвать. Еще со всякими добавлениями. Вроде профессора Мориарти... доктора Но... и так далее. Спасибо, хоть еще не Менгеле. Или каким-нибудь там, понимаете, Живаго. – При этих словах он искоса, но весьма выразительно посмотрел на сидящего с ним рядом Куриловича, который, старательно сдерживая улыбку, отвернулся чуть в сторону и опустил вниз глаза. Но хозяин кабинета, уже не обращая в его сторону никакого внимания, продолжил свою разъяснительную речь, глядя непосредственно на автора задевшего его обращения. – Меня зовут Алоиз Алоизович. Имя не очень сложное для запоминания и... воспроизведения, хотя, вполне возможно, не отрицаю, кому-то и немного режет слух. Сразу разъясняю. Во избежание неизбежных вопросов. Могущих как прозвучать, так и, что гораздо хуже, остаться невысказанными. Имя это в свое время было весьма распространено среди прибалтийских немцев. Я его получил в честь отца. Отец же мой назван так моим дедом, чистокровным поляком, в честь выдающегося психиатра и невропатолога Алоиза Альцхаймера, именуемого в простонародье Альцгеймером, под руководством которого он имел честь работать в Бреслау, ныне Вроцлав, в последние годы жизни этого великого ученого, накануне Первой мировой войны. Вот, собственно, и...
– Это тот самый Альцгеймер, который болезнь открыл? Ту самую... – оборвав непосредственное окончание уже в принципе завершенной предшествующей фразы, мгновенно последовал вопрос со стороны самого молодого из присутствующих в помещении.
– Какую... ту самую? Вы имеете в виду сенильную деменцию?
– Ну... – замялся Олег.
– Альцхаймер не открывал эту болезнь. Он ее только клинически и анатомически описал. Симптомы же самой болезни известны тысячелетия. Она была распространена еще в Древнем Египте. Например, доподлинно установлено, что ею болел принц Птах-Хотеп, живший аж полтораста веков до нашей эры.
– Полтораста? – задумчиво протянул Ахаян. – Это он, похоже, где-то из восемнадцатой династии. А не сын ли это Тутмоса... – он хотел уже было добавить порядковый номер канувшего в Лету царственного персонажа, но не успел.
