Но что же сделала со мной глухота? Она заставляла страдать меня каждую минуту моей жизни, проведенной с людьми. Я чувствовал себя с ними всегда изолированным, обиженным, изгоем. Это углубляло меня в самого себя, заставляло искать великих дел, чтобы заслужить одобрение людей и не быть столь презираемым. (Мне всегда казалось, что за глухоту меня презирают. Да так оно и было, хотя принято скрывать презрение к больным и уродам.)».
Глухой человек ощущает собственную неполноценность в неменьшей степени, чем слепой. Но если к слепым окружающие обычно проявляют сочувствие и жалость, то по отношению к глухим демонстрируется нередко странная снисходительность, которая в конечном счете заставляет плохо слышащего (и тем более — совсем не слышащего) осознавать унизительность своего положения и, как следствие, — избегать излишних контактов и замыкаться в себе. Однако глухота (калечество — как он сам выражался) обернулась для Циолковского неожиданным благом. Сторонясь сверстников, он обрел других верных друзей — книги, позволявшие ему непрерывно заниматься самообразованием.
«Книг было, правда, мало, и я погружался больше в собственные свои мысли. Я не останавливаясь думал, исходя из прочитанного. Многое я не понимал, объяснить было некому и невозможно при моем недостатке. Это тем более возбуждало самодеятельность ума. Глухота, заставляя непрерывно страдать мое самолюбие, была моей погонялой, кнутом, который гнал меня всю жизнь и теперь гонит, она отделила меня от людей, от их шаблонного счастья, заставила меня сосредоточиться, отдаться своим и навеянным наукой мыслям. Без нее я никогда бы не сделал и не закончил столько работ».
* * *
«Наперекор всему!» — вот два слова, которые могут служить эпиграфом ко всей жизни Циолковского. Наперекор — болезни и глухоте, насмешкам сверстников (в детстве и юности), непониманию семьи (до конца жизни), неверию окружающих, скептицизму коллег, тупому противодействию чиновников, проискам врагов и оголтелому шельмованию (которое не прекратилось и в наши дни). Бунтарский дух как главную черту основоположника теоретической космонавтики отметил и А. Л. Чижевский: «В своих мечтах и творениях Константин Эдуардович был бунтарем, непокорным и непокоренным, независимым и храбрым до безумства. Чтобы бросить в мир столько смелых и новых идей и истин, надо обладать великой дерзостью мысли». Одну из глав в воспоминаниях о своем старшем наставнике и учителе Чижевский так и назвал — «Наперекор».
