Раскольников посмотрел на него с каким-то жадным любопытством.
— Уходили что ли, супругу-то? Вы ведь из душегубов. Я давеча когда сестру провожал, она мне про вас кое-что порассказала.
— Что же? — заинтересовался Аркадий Иванович, пропустив мимо ушей вопрос насчет супруги.
— Какие про вас слухи ходят. Что вы в бывшей петербургской жизни до худших степеней разврата опускались и что будто бы через вас некая глухонемая девочка четырнадцати лет руки на себя наложила…
— А, это про племянницу моей старой знакомой Гертруды Карловны Ресслих, — светским тоном заметил Свидригайлов. — Несчастное, забитое было создание. Гертруда Карловна — дама довольно жестокосердная, с сиротой обходилась неважно, вот та и… Впрочем, душевно была нездорова, этот факт полицией признан, и дело было закрыто. Что еще о моих предполагаемых злодействах сообщила вам Авдотья Романовна?
— Еще про слугу вашего, которого вы насмешками и издевательствами тоже до петли довели, — ухмыльнулся Раскольников — ему, похоже, очень хотелось выбить невозмутимого собеседника из равновесия.
— Было и такое. — Аркадий Иванович безмятежно вздохнул. — Шесть лет назад, еще до эмансипации. Жил у меня слуга, Филипп. Нравился я ему очень, уж не знаю отчего. Вел со мной доверительные беседы. Странный был типаж, доморощенный философ. Наподобие принца датского, всё задавался вопросом «быть иль не быть» и так ли уж страшна смерть, чтоб ради нее «сносить удары стрел враждующей Фортуны». Говорил, что после смерти, может, всё самое интересное и начинается. Мол, помрешь, и в тот же миг вдруг да вновь возродишься в каком-нибудь совсем ином месте, хоть бы в самой Америке. — Удивительно, но Свидригайлову было вроде как приятно вспоминать эту историю. — А я в ту пору ужасно скучал в деревенской глуши. Ну, и начал его поддразнивать. Мол, на словах-то ты герой, а на деле трус и дурак дураком. Уж коли так любопытно, так чего проще бы? И прочее подобное. Только с русской душой шутки плохи, она разумных пределов не знает… Оставил мне Филька мой записку, следующего содержания — я слово в слово запомнил: «Я теперича вона где, а дурак дураком, Аркадий Иваныч, получаетесь вы». Только всего и было. — Свидригайлов потер пальцами голову сфинкса на своей трости и поглядел Родиону Романовичу прямо в глаза — Ну, насчет вашего вопроса про Марфу Петровну, чтоб вы не вообразили, будто я уклоняюсь, отвечу: медицинское следствие обнаружило апоплексию, да ничего другого и обнаружить не могло…
