В пасхальную ночь 1943 года, ровно в двенадцать, когда, тяжело вздыхая и почесываясь, мы лежали на нарах, вошел Вацек и поздравил нас с праздником. На его взгляд по случаю пасхи в комнате могло бы быть больше воздуха и он приказал открыть окна.
Воздуху действительно было немного. Но открывать окна без особого разрешения начальства не полагалось.
Пока проветривалось помещение, Вацек стоял у дверей и осипшим пропитым голосом пел польские патриотические имени. Он был совершенно пьян.
— Цените ли вы, свиные рыла мою доброту? — обратился он к почесывавшимся каторжникам. — Воздуху мало? Пожалуйста, окна открыл… Комнату проветриваю… Забочусь о вашем драгоценном здоровье… Ради вас ночами не сплю, понимаете, собаки?
— Понимаем Вацек, ценим, ценим! — кричали с нар арестанты. — Валяй дальше!
Козловский пробрался между кроватями куда-то в другой угол комнаты. Он нашел в потемках и стащил с лежанки молодого красивого заключенного, украинца из Львова. В одной рубашке подвел его Козловский к выходу. Жалко ему стало мальчишку. Обливаясь слезами, Вацек прижал украинца к груди.
— Такой зеленый, в такой ад попал. Что от тебя бедная букашка останется? Но на свете есть Вацек Козловский. Он возьмет тебя под опеку. Он тебя спасет. На, ешь. Пирог вкусный. И ветчина. И конфеты…
Мы лежали и завидовали пареньку. Шутка ли: такое счастье подвалило булка, ветчина, конфеты, ого! Повезло же птенцу желторотому!
Украинец уплетал за обе щеки.
Какой-то заключенный, мучимый голодом и завистью, осмелился отправиться по ночной надобности во двор: Ему надо было пройти мимо Вацека и счастливца-украинца.
— Двинь ему в морду! — приказал Вацек своему избраннику. — Что он тут шляется.
Юноша сделал вид, что не слышит. Вацек озверел:
— Оглох, падаль, что ли? Тебе сказано — в морду.
— За что я его бить стану? Он мне ничего худого не сделал!
— Не твое дело, щенок. Говорю — двинь, значит, двинь!
— Его и след простыл… Я не знаю, кто он такой…
— Ах так, — совсем взбеленился Козловский. — Ломаться вздумал? Я тебе конфету дал, а ты своему благодетелю дерзишь! Где твоя благодарность? Жрешь мою булку и еще ерепенишься… Приказа не выполняешь? Вон ты какой! Я тебе…
Подогревая себя, Вацек еще больше рассвирепел. Он принялся тузить непослушного паренька и так его разделал, то тот, рыдая и охая, еле добрался до своей кровати.
Что правда, то правда нервная система Вацека была совершенно расстроена.
Мы, жильцы шестого блока, были отданы под неусыпный и безграничный надзор Вацека Козловского. Под надзор человека, со смаком распевавшего по-литовски:
