Но часовой устал не меньше их, и к тому же его томила скука, чего о них сказать было нельзя. Он перебирал их документы толстыми неловкими пальцами, слушал убедительные объяснения Юрицы, а потом посторонился и пропустил их, сказав только:
— Комендантский час.
— Да ведь до нашего дома рукой подать, он у самой дороги.
— Проходи, проходи.
Перейдя мост, они превратились в жителей города. От этой границы Коста неторопливо повел их к рощице, за которой начинались улицы. Они завернули за угол, и Коста почти побежал.
— Он что, очень торопится? — пожаловался Том.
— Это опасное место.
Он узнал это еще в прошлый раз, когда Марко объяснил, почему будет безопаснее встретиться с Андраши на окраине и днем. В пределах города с наступлением темноты действовало правило: сначала стреляй, а вопросы задавай потом. Патрули открывали огонь без предупреждения — слишком уж часто в прошлом они, начиная с вопросов, не успевали его открыть. Но была и еще причина, почему палец торопился нажать на спусковой крючок: накапливающиеся горечь и озлобление, озлобление и страх, которые оправдывали убийство, превращали его в законный и желанный путь к самоутверждению.
Теперь они находились в сером мраке, в преддверии этого другого мира — где-то по улицам впереди них и вокруг них, а вскоре и позади них шли патрули и стреляли без предупреждения, и не только тут, не только на этой улице или в этом городе, но по всему миру, повсюду, куда они вторглись, но еще не обезопасили себя.
Они снова свернули за угол и оказались на довольно большой улице, по обе стороны которой за аккуратными рядами деревьев высились городские дома, немые и глухие. Сразу за углом они остановились и посмотрели, нет ли какого-нибудь движения, а затем пошли по тротуару, перебегая друг за другом от дерева к дереву, прячась в их тени, — пошли к сердцу города.
Корнуэлл шел за Томом, машинально соразмеряя свой шаг с его движениями, и думал совсем о другом: сейчас становилась явной истинная ценность всей операции — человек бескорыстно отдавал жизнь за правое дело, во имя его торжества над неправым делом. Вот это-то и не будет никогда забыто. Руперт чувствовал, что ему ничто не грозит: впоследствии никто не сможет сказать, что средства и способы, на которые он мог согласиться и согласился ради спасения Андраши, необходимого для спасения всей закованной в кандалы Европы, в которой они теперь находились, были недостойными или двусмысленными. Он следовал за Томом от дерева к дереву и чувствовал, что он чист духом и непобедим.
