Вошел Бора с пленными, отвел их в угол и снова связал им руки и ноги. Том продолжал:
— Вам не следовало бы мешаться во все это. Вы ведь ни во что такое не верите, так?
Он заметил в глазах Андраши насмешливый интерес.
— А, так, значит, теперь в эту войну уверовали вы?
— Неважно, во что верю я. — Он даже сумел усмехнуться в лицо Андраши, испытывая к нему почти благодарность за его слова. — Я ведь вообще никакого значения не имею, — весело соврал он без малейшей злости. — Но вы-то… вы-то объявитесь одним из спасителей мира, верно? Уж вы-то выживете, кто бы там ни погиб. Вы такой. Да вы же об этом книгу напишете, и не одну.
— Вполне возможно, сержант… если я все-таки уцелею.
— Конечно, уцелеете. Мы об этом позаботимся, можете не беспокоиться. Ведь это наша работа, так? — Он слушал себя с удовольствием. И подумал, что раньше так, пожалуй, никогда не бывало.
Однако Андраши уже повернулся к входящей Марте. Она быстро прошла мимо отца и села рядом с пленными. Когда она заговорила с офицером по-венгерски, Андраши пододвинулся к ним, повернувшись спиной к двери и к Тому.
Он встал и, пошатываясь, выбрался во двор, в знобкий ночной воздух. Потом перешел через двор и прислонился к обвалившемуся подоконнику. Все тут было вонючим и загаженным. Сумел же мир вот так загадить собственное гнездо! Да, но мир сумеет себя и очистить. Наверное, то, что произошло внутри него, так же несложно, так же просто. Лучше поздно, чем никогда.
В тумане над дальней равниной мерцали огоньки. Опершись на подоконник, он считал огоньки и думал.
Прямо внизу, в темноте, такие близкие, что, казалось, он может до них дотянуться, горели фонари поста у Венецкой каменоломни. Чуть левее и еще ниже в продуваемой ветром ночи еще одно скопление фонарей отмечало Емельянов Двор. А за ними, гораздо дальше, цепочка желтоватых крохотных пятнышек означала, что там равнину пересекает железная дорога — справа налево, соединяя далекий север с далеким югом, — главная артерия, питающая балканский фронт. Огоньки мигали, словно сообщая ему что-то. Но он не нуждался в их советах. Огоньков было слишком много. Погребальные свечи без числа, горящие накануне похорон.
К нему подошел Митя. Немного погодя он сказал Мите:
— Профессор спрашивал, почему мы свернули сюда.
Митя ответил:
— Так решил Бора. Он рассчитывал найти тут кого-нибудь из отряда. А теперь он сидит и только ругает себя на чем свет стоит.
Огоньки будут мерцать еще долго. Не меньше десяти часов. Он сказал:
