— Я говорил, что он должен быть мужественным и не чувствовать себя виноватым.
Сегед. Концлагерь в Сегеде — вот где она теперь. Господи, думал он. Господи. И ради чего? Попусту. Просто ради дурака и сукина сына, который надул ее, который продал и предал ее. Да, предал.
— Я говорил…
— Уйдите, а? — выдавил он наконец.
Сырая земля под ним была холодной, как будто выброшенная из свежей могилы. Мысли вспыхивали в его мозгу и гасли. Они тонули в тумане и переставали значить то, что значили. Он барахтался в этом тумане, за которым крылась только стыдная злоба. И он отдался этой стыдной злобе, потому что она притупляла все чувства, как наркоз.
Где-то рядом голос Андраши все долбил и долбил — но уже не его, а Корнуэлла.
— Кто виноват, капитан? Но ведь никто, никто не виноват.
Ответ Корнуэлла донесся, как дальний крик. Он посмотрел и понял: Корнуэлл уже вешается, опередив всех.
Андраши доказывал:
— Это не так. Почему вдруг это только ваша вина? Это нелепо. Это ненормально. Теперь мы должны думать о себе. Это необходимо. Нет, нет, вы обязаны мне ответить. Этот мальчишка — дрянь. Я знаю, я знаю. Но он мой родственник, и существует — как бы это сказать — определенная лояльность. И если мы сегодня вечером вернемся к реке и отыщем лодку, он обещает помочь нам на том берегу. Ваши друзья останутся тут и, конечно, сумеют спастись. Они ведь здешние. Но мы… — Голос смолк, потом раздался снова. — Вы ни за что этого не сделаете! О чем вы говорите?
Том снова посмотрел и увидел, как Корнуэлл скорчился у обрыва, зажав голову в ладонях. Он увидел, как Андраши подергал Корнуэлла за плечо — старик, исполненный негодования. Ответа Корнуэлла он не услышал. Зато услышал негодующий вопль Андраши:
— Но почему вы мне не отвечаете?
И тут тишину разорвал треск выстрелов. Где-то совсем близко.
Они с Корнуэллом забрались в землянку, где лежал Марко. Там был и Бора. Они понимали, что происходит: их ищут, систематически прочесывая все окрестности.
— Да не нас, собственно, — заметил Бора, — а просто смотрят, нет ли тут кого-нибудь. Они эту долину с прошлого октября запомнили. Слободан тогда с десяток их тут уложил из засады.
Выстрелы неуклонно приближались. Залп следовал за залпом по мере того, как осторожные солдаты поднимались с одного лесистого уступа на следующий. Этот треск, в который иногда вплеталось отрывистое рявканье «шмайсера», надвигался на них, как глухая дробь похоронного марша, а рядом с ними, хрипло захлебываясь мраком, еще боролся за жизнь Марко. Ночью он в бреду кричал, но они не понимали, что он кричит, и ничем не могли ему помочь. Потом он снова потерял сознание. И с тех пор лежал тихо — только губы его подергивались, втягивая душный сырой воздух. Они слушали приближающийся треск выстрелов и предсмертное хрипение Марко — он, Бора и Корнуэлл уже под землей ждали смерти Марко, ждали своей очереди.
