Предисловие к повестям о суете | страница 14
И всё-таки, рассуждая о чём мы рассуждаем, то был не Ницше, а Декарт, кто изрёк наиболее «дельный» совет после того «дельного» же совета, который Бог выдал Самому Себе в качестве руководства к действию: Fiat Lux! Сделай, дескать, свет!
Предположительно — с тем, чтобы всё стало видно и понятно. По крайней мере, — Ему. Согласно информации с «места событий», Он никаких трудностей в видении или понимании и не испытывает. Пора уразуметь и нам, что познать Бога легко пока не задашься целью выяснить что же это такое! Это относится и ко всему остальному. К какому бы, впрочем, выводу человек ни пришёл, даже плачевнейшему, спасает его не столько Бог, сколько Декарт: Omnia Dubitantum Est! Усомнись! Причём, — во всём.
Начиная с того, будто Господь изрёк фразу, без коей света так никогда и не стало бы.
Юмор — совершеннейшая форма усомнительства. Учитывая же ограниченные возможности человека, печальная улыбка есть совершеннейшая форма юмора. Его примитивнейшая же и (главное) противочеловеческая форма — это смех циника, ибо, как известно, циник, всему знающий цену, смеётся исключительно потому, чтобы всё как раз цены и лишить. В том числе лишить цены и существование. Не смысла лишить (его, смысла, собственно, и нету), а цены! Но это нечеловечно, то есть противно природе человека, ибо он — стоит ему народиться — хочет быть живым.
Мне привелось прочесть где-то, будто самой вредоносной книгой является самая популярная. Библия. После бурного протеста, протекавшего негласно и долго, я согласился с главным аргументом, — неназванным: да, эта книга вредна в той самой мере, в какой является единственным (или даже лучшим) учебником существования.
Сводом единственно незыблемых истин или единственно истинных ценностей. Никакая истина или этическая ценность не вправе считаться единственно адекватной существованию, ибо существование ни к чему кроме как к самому же себе не сводимо.
Ничего иного кроме как существование оно значить не может.
Поэтому, даже согласившись с заявлением о вредоносности Библии и любой иной книги или вещи, любого иного явления или процесса, абсолютно всего, что произведено в течение единичной или исторической жизни, — невозможно согласиться с… самым очевидным. С тем, к чему, в конечном счёте, и сводится смех циника: существование вредоносно, ибо приближает к несуществованию.
Сомнению подлежит всё кроме существования. Кроме суеты. Сомнение во всём остальном, печальная улыбка в связи со всем остальным — есть при этом не только совершеннейшая из духовных позиций, но по сути дела и самый непреложный из правящих миром принципов. Благодаря которому всё на свете выравнивается. Иными словами, — человек в результате этого начинает «гармонизировать» себя… с хаосом. О том почему и насколько это спасительное уравновешивание с хаосом печально, лучше всех сказал Платонов: «Устало длится терпенье на свете, точно всё живущее находится где-то посредине времени и своего движения: начало его всеми забыто и конец неизвестен, осталось лишь направление».