— Поздравляю!
— Старею, кстати! — вставила она. — А где Гибсон?
Не разобравшись в своих ощущениях, но и не жалея её, я прибёг к правде:
— Гибсон уже там, в Бразилии.
— Чего-о?! — и снова потянула меня к будке.
— Подожди! — ответил я. — Этот Роберт ни хрена о твоём Гибсоне не знает. Только — что уже в Бразилии. Уехал, говорит, работать. Вернул хозяину квартиру — и уехал. А эту квартиру снимает сейчас Роберт.
— Нет-нет, — ещё раз, но испуганно, рассмеялась Анна. — Он в Бразилии уже был!
— Правильно, так Роберт и сказал. Приехал, говорит, недавно, из Бразилии, побыл пару недель, вернул квартиру и снова улетел. Уже. Теперь надолго. А Роберт знает это от хозяина, потому что давно ждал квартиру. Она дешёвая.
Анна молчала.
— А другой телефон есть? — спросил я.
— На каком-то буклете, а он в чемодане.
— Придётся открывать.
— Чемодан я уже сдала. Но, может, у Виолетты ещё есть. Это подруга.
— А ты не психуй, — посоветовал я. — Время есть: целых триста минут!
Анна принялась о чём-то думать. Даже прикрыла веки. Потом качнула головой:
— Тут какая-то ошибка. Ты тоже не беспокойся. Позвоню Виолетте: она сейчас в дороге на работу. А я пока пойду к собачке, да? Я её тут одной бабке сдала подержать.
— Твоя? Я про собачку. У тебя, спрашиваю, есть собачка?
— Шавка такая. Ну, шпиц просто. Грузин подарил. Я и ему, кстати, могу позвонить в Москву про лондонский номер. Ты не беспокойся. А я пойду, да?
Я молчал.
— Пойду, да? — ждала она.
— Иди, конечно, но… Я про шпица. Если ты его везёшь в Лондон, то напрасно: там очень долгий карантин. Не впустят. Я про шпица.
Анна совсем растерялась и стала беспомощно оглядываться по сторонам.
Окружающие осуждали меня теперь за суровость. В их числе — Маятник.
— Иди! — разрешил я и направился к крутящемуся выходу. — А я там покурю.
На воздухе, как я и подозревал, меня ждал давнишний вопрос.
Он был простой: Что теперь делать?
Действительно, я уже давно боялся всякого совпадения. Даже сходства. Между вещами, событиями, людьми. Чем более пунктирной виделась мне связь, чем короче чёрточки и длиннее ничто, пустота, — тем таинственней, то есть страшнее, эта связь, значит, и есть. Самой опасной является такая, которой нету. И опасна она как раз потому, что чревата пониманием.
Боюсь этого, видимо, не только я, поскольку не я придумал и спасение. Метафору. Умение не думать о вещи, сравнив её с другой. Умение преодолевать её, всякую, — даже такую, как время или место, — бегством в другую. Отвернувшись от понимания, пробуждаешь печаль, но её услаждает иллюзия сближения вещей в пунктирном, поверхностном, сходстве.
