— Вот и правильно — что заняли! Пока он там себе потикает, вы мне всё и расскажете. Я даже не знаю как вас зовут.
— Меня зовут Анна Хмельницкая, а его Роберт. А спросить надо: Где Алик?
— Кого зовут Роберт?
— Ну, кому я только что звонила! То есть звонила-то я Гибсону, но там какой-то Роберт. А надо спросить: Где Гибсон? Алик.
— А сами, значит, спросить не хотите? Хотите — чтоб я. Мужским голосом? Да?
— Не обязательно! — воскликнула Анна и рассмеялась. — Спрашивай каким угодно — но по-английски! Потому как я ещё не выучила! И потому как звоню в Лондон, а Гибсона дома нету! Алика! Какой-то Роберт! А я ещё не выучила!
— Всё ясно! — обрадовался я. — Непременно спрошу!
24. Самая опасная — связь, которой нету
Я вернулся в будку, перекрыв дыхание. Судя по взгляду, которым Маятник снова обшарил Анну, я заподозрил, что после него там будет пахнуть потом и носками. Пахло хуже — одеколоном «Жан-Поль Готье» из безруко-безглавого стеклянного француза в полосатом зелёном трико. Но с членом. Упакованным вместе с корпусом в круглую, как будка, жестяную коробку.
Пока Анна набирала номер, я приоткрыл дверь, подвинулся ближе к цветущей сирени и спросил:
— Мама у вас актриса?
— Говори «ты».
— Мама у тебя актриса?
— Мама у меня в Марселе… Алё, Роберт? Зис ис Марсель! — и снова, подмигнув мне, рассмеялась. — Ноу, ноу, сорри: зис ис Сочи! Момэнт! — и ткнула трубку мне.
Роберт разговаривал с шотландским акцентом — почему, не исключено, и извинялся после каждой фразы. Выйдя наконец из будки, мы с Анной — по нажитой там привычке — продолжали стоять друг к другу близко.
Я отступил на шаг только под недобрыми взглядами. Одни осуждали меня, другие — Анну. Все, впрочем, — за одно и то же: мой возраст. Анне было плевать даже на Маятник, который теперь раскачивался сидя, чтобы прохожие не закрывали ему на неё вида. Ей было плевать на всех — кроме Гибсона:
— Ну? Где Гибсон?
— Слушай, — ответил я. — А зачем тебе этот Гибсон?
— Как зачем? — ужаснулась она. — Я же к нему и лечу в Лондон! Сперва в Москву, конечно, но из Москвы сегодня уже не успею! А он встречает сегодня. Потому как я прямо так ему в факсе и черкнула: встречай, говорю, точно двадцать третьего, точно двадцать третьим рейсом твою точно двадцатьтрёхлетнюю Анюту! — и снова рассмеялась.
— Да? — проговорил я. — Прямо так? А почему «точно»?
— Мне сегодня как раз двадцать три! «Точно» или «как раз» — какая разница?
Меня ещё больше рассердил мой возраст. Потом я вспомнил, что если бы двадцать три исполнилось ей не точно или не как раз сегодня, было бы отнюдь не легче:
