Цфасман отвлёкся и пожаловался капитану, что хотя объездил много стран и посмотрел все главные в мире фильмы, подобного никогда не видел. Умельцев, которые всаживают ножики, дротики, копья и прочие целевые инструменты точно в переносицу, можно, мол, встретить среди любого народа. Даже малоцивилизованного. Но чтоб одним и лёгким движением руки сразу два кортика — в две разные переносицы?! Такого нигде ещё не было!
Капитан нешумно усомнился в последнем и потребовал у Анны фотографии Богдана. Она отдала все кроме трёх, которые потом мне и показывала. Повернувшись к Цфасману и томясь непонятным желанием вырвать чёрный волос на его носу, она теперь уже сама спросила — куда же делся Богдан?
Ответил капитан. Причём, ответил длинным предложением, в котором главный глагол употребил в будущем времени. Выразил надежду, что подозреваемый придёт как раз сюда, потому что, убедившись в ненадобности контрольных бросков, тот удалился тем особым ленивым шагом, каким возвращаются только домой.
Тут беда и случилась.
14. Невозвратимость приступа счастья
Богдан не вернулся домой.
Ни в тот вечер, ни через неделю, ни через год. Никогда.
Виолетта, с которой Анна вскоре после отца сдружилась, рассудила, что если бы Богдана поймали или убили, Анне, жене, об этом бы сообщили. Поскольку же он по-прежнему был в розыске, значит, скорее всего, жив.
С этим как раз Анне не удавалось смириться. Если бы его убили, ей стало бы непредставимо плохо, но представить, что — живой — он сбежал и от неё, Анна долго не могла. Богдан пропал, как если б его и не было. Но раз уж он был и есть, — то что это могло значить? Только самое непонятное или самое неправильное.
Могло, например, значить, что, по его мнению, она его, убийцу, не желает и видеть. Но это не верно. Убил он совсем других людей, не её. А её, наоборот, любит. Быть может, потому и убил: многие ведь хотят всё как-то так устроить, чтобы у других тоже не стало сил для счастья и любви.
А может быть, он скрывается от неё потому, что не доверяет и ей? Кому же тогда? Никого же у него больше нету. А если он не доверяет ей, — то не доверяет, значит, что? Себя? А не может ли быть, что он согласен никогда больше её не видеть — только бы ему не было плохо?
А может быть, ничто как раз не изменилось: он скоро вернётся — и всё будет как было? Не надо только потом никого больше убивать — пусть даже люди продолжают устраивать мир по-своему. Не может ли всё так обернуться, чтобы лучше всего! — происшедшее, то есть плохое, перестало быть? Как если бы его и не было? Как если бы никто никого не убивал — и хорошее продолжается?
