Стюарт разбудил его:
– Мама велела мне растолкать тебя. Ты еще успеешь поужинать, а потом мы отправимся в церковь.
– Который час?
– Начало одиннадцатого. Ты проспал целых три часа. Мы тебя опередили и уже поужинали. Тетя Джулия сказала, что ты больше нуждаешься в отдыхе, чем в еде.
Пинкни встал и потянулся:
– Ох! У меня шея затекла и в животе пусто. Приходи поболтать, пока я буду ужинать.
Разделываясь с куриным пловом, он отвечал на нетерпеливые вопросы Стюарта о том, как сражаются на войне. Рассказывал в основном о лошадях. Наскоро поев, Пинкни пошел переменить помятый костюм.
Когда он вернулся, все уже собрались в холле, готовые выходить. Рядом с Мэри стояла Лавиния.
– Надеюсь, вы простите мое вторжение, – сказала она. – Мама и Люси остались с Эндрю, и я упросила кузину Мэри взять меня с вами. Не стоит приказывать Джереми запрягать лошадей ради меня одной.
Епископальная церковь Святого Павла на Энн-стрит была набита битком. Ее конгрегация пригласила прихожан других церквей присоединиться к ним, едва город стали обстреливать. Старики теснились внизу на фамильных скамьях, молодежь отослали на галереи, где она толпилась вместе со слугами. После службы прохладный вечерний воздух приятно бодрил. Из-за множества свечей и сгрудившихся тел внутри было одуряюще душно. Люди, выбравшись на воздух, задерживались на ступеньках и на дорожке, обмениваясь рождественскими приветствиями. Пинкни был в центре внимания. Юноша отвечал на вопросы о сыновьях и мужьях и ободряюще отозвался о фронтовом житье-бытье в Виргинии. Несколько молодых девиц, побудивших своих маменек протиснуться сквозь толпу, чтобы «узнать о папе», были удивлены и раздосадованы, увидев рядом с Пинкни Лавинию. Девушка радостно улыбалась каждому. Она не сводила широко открытых глаз с Пинкни, когда он говорил, и порой легко касалась его руки. Но Пинкни, увлеченный разговором, ничего не замечал.
Рождественским утром все в доме поднялись спозаранок. Лиззи от волнения крутилась волчком. Повсюду был слышен ее тоненький голосок:
– Могу я спуститься вниз, Джорджина? Санта Клаус уже приходил?
Взрослые улыбались и торопились одеться.
Когда таинственное содержимое было извлечено из подвешенных чулок вплоть до последнего мандарина, все, кроме Лиззи, отправились завтракать.
– Я покормлю мисс Лиззи позже, – решительно сказала Джорджина, – завтрак не уляжется в животе, пока она не успокоится.
Ясный неяркий зимний свет падал отвесными лучами сквозь окна столовой. Он рассеивался в рыжих волосах юноши и мальчика и бросал темно-алые блики на столешницу красного дерева. Слуги в белых перчатках под наблюдением Элии чинно двигались вокруг стола. Они разносили серебряные кубки и плоские блюда с яйцами – яичницы-болтуньи и глазуньи, яйца вкрутую и пашот, а также груды хрустящего бекона и пухлых сосисок, пирамиды тоненьких сладких креветок и жареных устриц, горы блестящей белой мамалыги. Перед каждым были поставлены подставки в виде филигранной работы лодочек. Льняные салфетки, вложенные в них, свисали над дымящимися горячими оладьями, дрожжевыми рулетами и сухим печеньем на пахте. Полупрозрачные сырники с яйцом и хлебной крошкой громоздились подле стоящего рядом масла. Это был обычный чарлстонский завтрак.
