– Еще… еще рано, – пробормотал дядюшка Блюм.
Два резких удара напомнили присутствующим в гостиной людям, что они защищены от всего остального мира только вот этой дверью.
В распахнувшейся двери показалось чье-то лицо с пышными усами и живыми светлыми глазами.
– Все еще ничего нового, господин Ипполит? Добрый вечер, госпожа Зимлер!
Вошедший пригляделся к полумраку гостиной.
– Добрый вечер, господин Миртиль. А-а, и вы здесь!
Это «а-а» повсюду встречало Вильгельма Блюма. Вошедший удостоил его пожатием руки, в котором в точно вымеренных дозах чувствовались фамильярность, покровительство, но одновременно и уважение: Блюм как-никак доводился Ипполиту шурином.
– Как видишь, Фриц, – ответил господин Ипполит, и только середина его неподвижной физиономии чуть дрогнула.
Помолчали. Затем глава дома Зимлеров прибавил:
– Ничего нового! – таким оглушительным тоном, что все вздрогнули.
Фрицу стало неловко, что он выдал свое нетерпение. Он как-то по-детски надул губы под великолепными усами.
– Мы тут думали, может быть, пришла депеша…
Хозяин пристально взглянул на него, углы его губ опустились, отчего все лицо приняло до странности презрительное выражение.
– И он туда же! Запомни, Фриц, если ты хочешь преуспеть в жизни, научись ждать и понимать.
Восхитив этой прописной истиной нетребовательных слушателей, старик Зимлер тут же забыл свой добрый совет. Его брови сошлись у переносицы, как будто для того, чтобы легче удержать в сфере взгляда ничтожную фигуру собеседника, и новые раскаты грома потрясли комнату:
– Фриц Браун, ты и твои друзья – все вы ждете, и, однако, вы сами не знаете, почему вы ждете, не знаете, чего вы ждете. Что вас заставляет ждать? Все должно иметь свою причину, даже заботы и ожидания. А какие у вас заботы? Если я уеду – здание останется. Какой-нибудь пруссак возьмет себе фабрику, пустит ее в ход и даст вам работу. Ни тебе, ни твоим товарищам незачем беспокоиться по поводу возвращения моих сыновей.
Эльзасец не дрогнул под этим потоком оскорбительных фраз. Он старался придать своей мужественной физиономии самый простодушный вид.
Ипполит Зимлер еще повысил голос:
– Другое дело мне – мне, повторяю, моему брату Миртилю и моей жене. Ты видишь это перо, Фриц?
Как ни был Фриц привычен к самым неожиданным выходкам фабриканта, но сейчас даже он растерялся. Рука – чудовищная, бесформенно жирная рука хозяина протянулась к столу. Она приоткрыла письменный прибор и схватила тоненькую сосновую палочку.
