Скорее всего, потому, что его снова охватила мысль об отмщении? Потому что он сам только что был унижен своим отцом, выброшен вон, его плоть и гордость пострадали, потому что сам он не осмелился оказать сопротивление?
Конечно, было бы неплохо, чтобы и он, в свою очередь, заставил испугаться кого-нибудь — Мари, скажем, которая знала теперь, что он ее ждет, и не осмеливается прийти.
Она не осмеливалась не только из-за него, но и из-за другого, Шателара: ей было бы стыдно показать, как она бегает за мальчишкой!
Вот что такое жизнь! И все это время море вздыхало, пронизывая юношу своим влажным дыханием, пахнущим водорослями.
За желтыми шторами люди разговаривали, выпивали, смеялись; завсегдатаи глазели на снующую мимо них Мари, слышали ее голос, и это никак их не волновало.
— Она не осмелится прийти! Я это знаю!..
Марсель плутовал сам с собой, повторяя с такой уверенностью, что она не придет: он надеялся обмануться.
— Она не придет!
И чудо наконец произошло, произошло самым обычным образом, даже обескураживающим своей естественностью. Дверь кафе приотворилась и тотчас же захлопнулась, но силуэт Мари мелькнул на пороге. Она остановилась на мгновение, чтобы накинуть пальто на голову, как делали во время дождя все местные девчонки.
Откуда у него возникло ощущение, что Мари бледна, хотя она стояла так далеко и не была освещена? Она быстро взглянула направо, потом налево.
Конечно, она не могла видеть его, почти скрытого бараком таможни, но тем не менее она бросилась в его сторону, перебежала улицу, устремилась на разводной мост, где непроизвольно замедлила шаги, чтобы не стучать так громко по мосту.
Как и обычно, не доходя двух метров до него, она произнесла:
— Ты тут. Марсель?
И сразу же, без гнева, но и без сочувствия:
— Ты что, совсем спятил?
Они приблизились друг к другу вплотную, и теперь их дала в темноте выступали более отчетливо и, казалось, даже светились. Мари видела, разумеется, что Марсель не в себе; она насупила брови и с нетерпением, теребя на груди одежду, спросила:
— Что это ты такое сделал, скажи? Тебе что, вдруг захотелось, чтобы я потеряла работу?
— Мари…
— Что — Мари? Прежде всего, я не хочу, чтобы ты приходил в кафе, понял?
— А если я не хочу, чтобы ты туда возвращалась? — осмелился он выдавить из себя.
— Уж лучше помалкивай! То, что я делаю, тебя не касается…
— Мари!
— Мари! Мари! Мари! Многого ты добьешься, повторяя мое имя хоть сотню раз!
Он стоял совсем рядом с ней, но не решался до нее дотронуться. Вообще-то говоря, ничего не произошло, но теперь казалось невозможным, что она снова позволит ему сжать свою шершавую ладошку в его руке, прижаться губами к ее дышащей теплом шее.
