Нора училась с Хиггинсом в одном классе средней школы. Она отлично его знала и, должно быть, не питала на его счет никаких иллюзий. В школьные годы Хиггинсу в голову не пришло бы куда-нибудь ее пригласить. Нора была из небогатой семьи. Отец заведовал складом, незадолго перед тем потерял жену и женился вторично. От второго брака родились еще двое детей. Нора в школе была нарасхват. Считалось, что она чуть ли не самая красивая и способная. Мальчишки спорили за право сводить ее в кино или на танцы, а она ходила то с одним, то с другим, и долгое время никто не мог похвастать ее благосклонностью. Потом она вдруг стала явно отличать Берта Тайлера.
Хиггинс перебирал воспоминания. Он не ревновал.
Тайлер, конечно, был подонок, но хорош собой, а он?
Непропорционально большая голова, невыразительная физиономия, неуклюжесть, которая так и не прошла с возрастом.
Он не был тогда влюблен в Нору — просто восхищался ею. Вместе с другими мальчишками умирал от зависти к Берту, когда тот вместе с Норой проносился мимо них в своем «hotrod»[1].
После школы Нора уехала в Нью-Йорк. Тайлер тоже исчез.
Почему она вернулась в Олдбридж? Почему буквально кинулась Хиггинсу на шею, когда пришла в супермаркет за покупками и случайно с ним встретилась?
— Ты все еще здесь, Уолтер?
— Как видишь.
— Доволен жизнью?
— Наверно, скоро получу повышение.
— С кем гуляешь?
— Ни с кем.
И он покраснел. От ее взгляда это не ускользнуло, но она продолжала:
— Тогда, может быть, сводишь меня вечером в кино?
Берт Тайлер больше в Олдбридже не появлялся. С самого отъезда о нем не было ни слуху ни духу.
Нора с Хиггинсом поженились лишь через год после той встречи. Он опасался, что заработка его не хватит на двоих, но она настояла на свадьбе.
Теперь их шестеро, а скоро станет семеро, и живут они в новехоньком доме в самом фешенебельном квартале Уильямсона. Кто скажет, что он не умеет работать? Разве жизнь не подсказала его правоту?
Но тогда откуда же у него, зрелого сорокапятилетнего мужчины, это чувство вины? Сейчас Хиггинсу нужно не потерять самообладания, не поддаться панике, иначе ему потом будет стыдно за мысли, которые теснятся у него в голове.
— Опять твой школьный комитет?
— Да.
Он пристроился в углу гостиной за письменным столом, где днем делают уроки сыновья.
Он читал мысли жены: «Опять ты один за всех отдуваешься!»
Хиггинсу вечно поручали самую долгую и нудную работу, требовавшую особой тщательности. Ему-то она не казалась нудной: он сам о ней просил и даже трудность ее расценивал как привилегию.
