— Увы, мне надо то же, что и всем.
Красавица грустно улыбнулась: все хорошее когда-нибудь кончается. Жаль, что Бромолей сплотил такой маленький отряд.
Красавица, закрыв глаза, легла на спину. Жених подумал, что братья Цукеры сняли бы дюжину фильмов только для того, чтобы показать грудь этой девочки. И… И оператор ракетной установки прикоснулся к кнопке.
Кажется, у него не было другого желания, желания, от которого паренька просто корчило, так что он забыл про все другие чувства. Но пока удавалось сдержаться.
Невеста была гладкая и изящная, как травинка, и благоухала, как парфюмерный магазин. Боец сел и склонился над ее ногами, и поцеловал мажду ляжек в то место, где кожа у женщин нежная, как птичий пух. Она сжала колени, а потом почти сразу снова раздвинула их, и он передвинулся немного повыше. Ее курчавый и блестящий подшерсток на лобке ласкал его щеку. Солдат принялся нежно-нежно ласкать вдову легкими движениями языка.
Вдруг он выпрямился. Она одним рывком села и схватила его голову, чтобы прижать к тому же месту. Но воин высвободился, и его баллистическая ракета проникла в стратосферу. А потом подлетное время вышло, и был ядерный взрыв. Была вспышка справа, слева, спереди и сзади. И поражающие факторы столь крепко повлияли на любовников, что бедняги упали на остывающий оплавленный песок без сил. Как, собрав людей, чтоб сами услышали и другим передали, высказался мудрый Айгер ибн Шьюбаш: «Шпала шпале лежать не мешает».
* * *
Консервированная клубничка солнца всплыла на поверхность утреннего сиропа. Братва сияла от пота, как выдраенные сапоги. Еще братва сияла сытыми улыбками.
Чуть в стороне стоял командир. Топология его мышц идеально вписывалась в формулы синусов и косинусов. Чело бороздили две-три гипотенузы. Козацкие просторные шаровары слегка оттопыривались под давлением тангенса.
Медоречивая вдова взяла геометрически идеального Бромолея под руку и просто сказала:
— Капитан должен последним забираться на баркас.
— Кругом! — рявкнул атаман своим орлам, и те недовольно отвернулись.
Мужчина и женщина медленно пошли в караулку сквозь заросли ядовито-зеленой дряни.
— Почему ты небрит?
— Я и ногти редко стригу.
— Расскажи немного о себе, милый, — ласково княгиня Озноба погладила богатыря по колючей, как одеяло, щеке.
— Ну, короче, папа мой был благородный граф, любил спорт, особенно аэробику, не пропускал ни одной передачи, сидел и пялился, а мама — из крепостных. Когда у мамы проявилось пузо, ее выгнали из имения, и она гордо ушла. В большом городе ей в нахалку пришили мокруху. А папа стал прокурором, маму не узнал и впаял срок по полной. А когда узнал, то поехал за ней в Сибирь, в ногах валялся, умолял простить. Но мама ничего не брала от него и воспитывала меня сама. А я стал воровать, чтобы маму прокормить.
