— Вы искушаете меня… — выдохнул он.
— Искушаю? — усмехнулся Клодий, — Я даю тебе шанс самому определить свою жизнь!
Последнее слово отрезвило Лея. Он вытянулся.
— Простите, славный трибун! Я должен известить настоятеля о драконах…
— Конечно. Но ты подумай…
Когда сомнительная колея все же вывела к Обители, их встретили радушно, но без подозрительного чрезмерного энтузиазма, как бы демонстрируя незыблемость своего положения. Вера — верой, но это выглядело через чур самоуверенно.
Клодий изо всех сил изображал из себя тупого солдафона. То, что он видел, меньше всего напоминало святилище, и походило больше на форт, — небольшую крепость в тылу врага…
Сравнение ему не понравилось. Клодий насторожился сам и постарался внушить все возможное опасение центуриону: он был уверен, что до солдат дойдет еще меньше…
Монастырь представлял собой несколько крепких бревенчатых строений, обнесенных высоким частоколом со сторожевыми башенками. Построенными весьма грамотно, оценил Клодий. В отдалении послушники от семи до семнадцати повторяли за наставником различные движения: внешне бессмысленные, но только для того, кто не умел видеть. Плюс, до него доносился характерный звон из кузнецы: когда он оборвался — тишина стала выглядеть еще подозрительнее…
Лациев даже не приняли сразу — первым святыми братьями был изъят Лей. Прямым оскорблением назвать это было нельзя, да и на месте настоятеля — а еще точнее командующего, он бы тоже поспешил допросить единственного уцелевшего из посланного в рейд отряда прежде гостей, зачем пожаловавших — Трисмегисту ведомо…
Вот только вид у Лея был такой, как-будто его лишь по ошибке с братьями не похоронили… Прежде чем уйти, юноша бросил на трибуна бессознательный взгляд, и Клодий мог только посочувствовать ему. Позже, быть может он и попробует склонить мальчика к тому, что выгодно им обоим, тем более, что он был уверен — послушник справится и с этим испытанием, как он уже справился с более тяжкими… И Клодий переключился на исполнение приказа, — он всегда был хорошим исполнителем.
Не получив в напутствие даже холодной усмешки, Лей понурившись шел за братом Воледаром. В небольшом покое, представлявшим собой не более, чем комнатушку два на два метра, украшенную лишь массивным подсвечником с девятью свечами и креслом настоятеля с его отнюдь не внушительной персоной, он незамедлительно упал на колени: не по чистоте душевной, но зная, что именно этого жеста от него и ждут.
