— Прекрасны кедры ливанские, — повторил он.
Бесконечность стремительно на него надвигалась, но он не уменьшался, а расширялся.
— Прекрасны кедры ливанские, — повторил он отрешенно, не видя, что в городе уже идет избиение, что горят дома, что мать его убита в кровати, а отец лежит лицом на полу, рядом с картиной. А он сам превратился в бесконечность. От земного времени он сохранил только свою единственную последнюю фразу:
«Прекрасны кедры ливанские».
Размундированный голос отставного полковника тихо опустился на каменный пол ванной:
— Ну, чего, старик?
Он посмотрел на себя в зеркало. Танк с развороченной правой гусеницей и опущенным стволом пушки глянул на него.
— Ну, чего, старик? — переспросил полковник. — Сегодня будем закусывать? Эта колбаса мне вот тут, — и полковник провел по горлу. Картошка у нас есть, можно бы солененьких купить, свеколки. Борщок бы соорудить. Возиться неохота.
Зеленые глаза танка грустно поглядели на полковника.
— Никаких проблем, сэр, — полковник широко зевнул. — Телевизор только починю. Сам, между прочим.
Полковник обрывком взгляда скользнул по циферблату часов, и безгубо в сознании: «23 часа 27 минут». Старые часы ни разу его не подвели. На них он всегда мог, как на друга, — вместе и в воде, и в огне, часы с вделанным компасом.
Его рука действовала автоматом, пальцы нащупали пазуху чашечки для бритья, выдавили туда крем. Он открыл кран ванной и отключился.
— Кронпринц предпочитал бриться вечером, — бормотал он. — Кронпринц предпочитал, — сделал долгую паузу, — прожить остаток дней особнячком в особнячке.
Лицо полковника скрыла пена.
— Но двуликим Янусом мы с кронпринцем — никогда. Чтобы этим Янусом это уж точно, сэр.
Лезвие безопасной бритвы легко и неоскорбительно убирало мыльную пену. Новорожденно выпрастывались острые черные усы без единой сединки. Вот только височки, вот только височки, но поскольку голова вполне жуковатая и глаза еще с огоньком, правда, подглазья припухли, но в целом, — полковник выпятил губы, и его нос почувствовал легкое прикосновение усов, — для баб тут сюрприз «X» в степени «n».
— Ну что, Артем, — обратился он к танку, — берем сегодня тайм-аут в смысле баб? Или как?
Полковник жил на шестом этаже, в двухкомнатной квартире, пристройке к пятиэтажному дому начала века, с поднебесными потолками, и в ванной, и в сортире — высокие окна, выходившие в слоеный пирог узких переулков. Напротив, за каменным забором, размеренно, до полуночи, гудела обувная фабрика, и вонь от переработки кож поднималась к окнам полковника.
